Шрамы на спине — такая мелочь, по сравнению со шрамами души! Зато мне наконец-то стали понятны эти затаённая боль и тоска во взгляде — Игнат просто пытался жить со всем этим дальше. Но как это возможно, если теперь я и есть его главный триггер?! Как он вообще выносит меня рядом с собой? Надолго ли?!

Я грузилась этим добрых дня три. Машинально улыбалась, что-то отвечала, пыталась доказать, что я в норме. Но при этом вздрагивала от прикосновений Игната, не находила сил смотреть ему в глаза и избегала близости. Между нами со страшной скоростью расползалась трещина. Душа кричала от боли, боясь потерять любимого, но тело сжималось и словно стремилось усилить разрыв. До изнеможения. Пока Игнат не схватил меня однажды, не тряхнул до искр перед глазами, не вложил в руку пистолет с одним патроном, предлагая здесь и сейчас решить свою проблему так, как мне хотелось бы…

— Ну?! Ты же лучше всех знаешь, как должно быть?! Давай! Действуй!

И я разревелась, обессиленно роняя оружие на пол, оседая за ним следом, но попадая в сильные, заботливые руки, в объятия по которым так соскучилась, без которых не то, что плохо — невозможно.

— Я потому и не хотел тебе говорить, — шептал Игнат в мои волосы. — Знал, что примешь на свой счёт. Но ты здесь ни при чём, Слав. Наоборот, рядом с тобой мне впервые в жизни хочется просто жить. Не ради долга, не ради мести, а просто потому, что понял — я ведь за все сорок лет, с того самого дня, как какая-то женщина, родив и тут же сунув в мешок, выбросила меня в мусорный бак, ни разу ещё, ни одного дня не жил по-человечески. Только существовал вечным волчьи бегом, когда либо ты, либо тебя, и третьего не дано. Но оно того стоило, если ты и есть моя награда за всё! Ты одна стоишь всей мести на свете, и вся месть на свете не стоит ничего рядом с тобой! И твои слёзы убивают меня вернее любого оружия, просто потому что только перед ними я бессилен. Ну и что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? Что?!

А я слушала и не могла наслушаться. Всхлипывала и уже не понимала — от боли или от счастья. Только льнула к нему, и не могла успокоиться.

— А я знаю, чего ты хочешь! — В глазах его вдруг вспыхнул тот самый тёмный огнь, предвестник безумной страсти. — И чёрт возьми, Славка, ты сама напросилась!

Оставив меня на кровати, спустился в подпол и вытащил оттуда герметично упакованный контейнер.

— Что это? — утёрла я слёзы.

Игнат вскрыл контейнер, извлекая из него белый пластиковый ящичек поменьше.

— Твоя шиза, которую я, видит Бог, предпочёл бы шизой и оставить, но, если честно… — приблизил лицо к моему и, сощурившись, перешёл на шёпот: — Ты, конечно, ведьма, Слав, но и я далеко не ангел. И когда я думаю о том, что на тебе навсегда останутся мои следы, у меня встаёт. И поэтому я сделаю это. Раздевайся…

Так смешно было вспоминать свой наивный ужас, когда в тот раз, ещё в гостинице, мне показалось вдруг, что Игнат изрежет меня прямо там, в постели, обычным ножом! На самом же деле всё было в высшей степени педантично, как это только возможно в наших походных условиях: адски прожаренная, а затем до зябкости выхоложенная баня, стерильные разовые простыни, набор стерильных скальпелей, все эти тампоны, салфетки, шприцы и стерильные же перчатки с медицинскими масками… Словом, до последнего не желая сдерживать своё обещание, Игнат, тем не менее, прекрасно о нём помнил, и поэтому подготовился заранее.

— Больно не будет, — успокаивал он меня, набирая в шприц обезбол, — во всяком случае, в процессе. Ну а потом… — сделал красноречивую паузу, пытливо поглядывая на меня поверх закрывающей лицо голубенькой маски, так, словно всё ещё был уверен, что я испугаюсь и соскочу. Или даже специально нагнетая для этого. — Потом придётся нехило терпеть, пока не заживёт.

— Ну уж не больше, чем когда-то терпел ты?

Ноги в шерстяных носках стыли, стыли и руки, и даже нос с ушами, а сама я была мраморно-голубая, но Игнат сказал, что так нужно, чтобы избежать обильного кровотечения.

— Я… — усмехнулся он. — Ты со мной не сравнивай, меня в первом случае просто рвали, чем придётся, а во втором — резали ржавым лезвием. А когда оно сломалось, заканчивали бутылочным осколком. У колдуна не оказалось скальпелей. Он их вообще ни разу и не видел.

— Жесть, — содрогнулась я. — Тогда я вообще ничего не боюсь. Поехали уже!

Я, наивная, думала, будет апгрейд моей дурацкой розы на плече: ну, может, получится старые рубцы как-то подправить и создать подобие рельефа лепестков. Было бы круто. Но именно с этим шрамом ничего и не вышло. Первый же малюсенький надрез выдал столько кровищи, что Игнат сразу свернул эту идею.

— Сама посмотри, заливает.

— Нет, спасибо, я тебе верю на слово, — чувствуя, как немеют судорожно поджатые пальцы на ногах и потеют сжатые в кулаки ладошки, нервно хихикнула я. На то, что он делает я не смотрела и даже не собиралась, наоборот, усиленно отворачивалась и жмурилась. С детства так делала на всех заборах крови на анализы. Не то, чтобы страх — но какой-то трепетный ужас и брезгливость. — Давай уже чего-нибудь на предплечье и пойдём отсюда.

— Зассала?

— Да прям! Просто холодно. Ай! Ээ, а зачем спину-то?..

— Ну ты же сама хотела, чтобы всё «покрасоте» было? На память от меня? Ну и всё, расслабься и получай удовольствие.

Я и правда практически ничего не ощущала: после серии частых уколов анестезии кожа действительно онемела и потом чувствовались только тупые касания и, иногда, тянущее пощипывание. Но размах происходящего и пугал и мазохистки-трепетно радовал: Игнат не просто финтифлюшку с размером с пятак процарапал — он размахнулся по всей правой половине спины, вплоть до поясницы.

— Что это будет? — изнывала я от любопытства.