– Мы счастливы, мама.

Слезы затуманили мне глаза.

– У нас с Филиппом все будет хорошо, обещаю.

Она сжала мою руку. Стук продолжался.

Большую часть времени я не беспокоилась об одежде или мытье головы. Когда в дверь звонили, это была одна из медсестер из хосписа. Иногда это мог быть сочувствующий друг, достаточно храбрый, чтобы навестить маму и ее увядающее тело. Стоило мне распахнуть дверь, как меня разбудил поток свежего воздуха. Несколько недель я ходила как во сне.

– Чарли!

Я затянула халат и заправила за ухо жирную прядь волос. Я не могла вспомнить, когда в последний раз мылась.

– Чарли, что за дела?

Филипп прошел мимо меня с большим ящиком в руке. Он поставил ящик на пол, и я, уткнувшись в него, протяжно взвыла. Меня охватили сильные животные рыдания. Настолько, что я почти не заметила похожие звуки, доносившиеся из ящика. Когда в конце концов у меня перехватило дыхание, Филипп вытер мое лицо рукавом.

– Филипп, это что? – спросила я, указывая на коробку. – И что ты здесь делаешь? Я думала, ты в Сан-Франциско.

Или он должен был находиться в Лос-Анджелесе? Мне сложно было уследить за его передвижениями.

– Разве ты не рада меня видеть? – он перевел на меня свои усталые глаза.

Вероятно, Филипп провел эту ночь в самолете, хотя это было и не видно по его свежему костюму.

Его опрятный внешний вид успокоил меня. Я привыкла к непрекращающимся стенаниям и рыданиям. Услышать речь и полные предложения было словно найти буханку теплого хлеба, когда голодаешь неделями. Я жадно поедала этот хлеб, жадно поедала Филиппа, падая в его объятия.

– Я здесь, дорогая.

Я позволила последним нескольким неделям и месяцам раствориться в моей памяти. Я не хотела вспоминать, каким разрушенным, истощенным было тело моей матери, когда я подсовывала под нее горшок. Мне не хотелось слышать, как она в глубоком отчаянии плачет по собственной матери. Таков был ужас неминуемой смерти.

Когда мои ноги подкосились, Филипп подхватил меня.

– Я больше не могу выносить это.

– Я здесь, Чарли.

Его хватка была очень крепкой.

– Я хочу, чтобы это уже закончилось, – вскрикнула я. – Я больше не могу видеть, как она страдает.

В ту самую секунду, как эти слова сорвались с моего языка, я почувствовала сожаление, как будто высшие силы могли их услышать и вынести еще более жестокое наказание. Но что могло быть хуже?

– Это неправильно? Я ошибаюсь?

Мои слова тонули в рыданиях. Существо в ящике скулило от отчаяния.

Я отступила назад и открыла крышку. Подросший щенок с золотистой шерсткой выскочил и прижал меня к земле. Он извивался надо мной, облизывая мои губы, пробуя мои слезы. Его дыхание пахло материнским молоком, а хвост яростно вилял взад и вперед.

– Филипп, – начала я между нелепыми поцелуями, – Ты сумасшедший. Сейчас худшее время для…

– Тебе будет с ним хорошо, Чарли.

Невинность и радость щенка угнетали меня, пробивали мою защиту.

– Я не могу. Не сейчас. Я и о себе с трудом могу позаботиться.

Время. Оно было повсюду. Подходящее время, неподходящее время. Я снова поглядела на очаровательное создание, о котором мечтала с юных лет, но отец запрещал мне заводить собаку. Мы встретились взглядом, и я отвернулась.

– Прошу тебя, Филипп. Ты должен вернуть его.

– Я не могу этого сделать, Чарли. Возврат не предусмотрен. Кроме того, вы нужны друг другу.

Жизнерадостный щенок с большим животиком резко контрастировал с увядающим телом моей матери. Он символизировал надежду, в то время как ее оставалось совсем немного и во мне, и в ней. Я не могла полюбить это пушистое животное. В моем сердце не хватало для него места.

– Филипп, я должна заботиться о маме.

Ему нравилось, когда я говорила его словами.

– У меня нет времени дрессировать щенка. Он устроит беспорядок. Я не могу ухаживать даже за растением.

В дверь позвонили, и я сразу поняла, что это медсестра хосписа.

Они приходили посменно – женщины с такими именами, как Марта, Джанет и Шерил. Надежные имена для женщин с важной работой. Марта улыбнулась Филиппу и увидела меня на полу у его ног. Ее присутствие означало конец. Сколько бы брошюр я ни читала, сколько бы социальных работников ни переступало через наш порог, чтобы заверить меня, будто дело не в смерти, а в качестве жизни, они словно были стаей черных птиц, окруживших свою добычу. Марта наклонилась, чтобы поприветствовать щенка, который взволнованно вскочил ей навстречу. Она узнала о нем раньше меня. Они обе узнали раньше.