Оттолкнувшись руками от уже переставшего сотрясаться тела, он выпрямился и размашисто перекрестил ключом пространство перед собой, отгоняя видение. Темнота не сразу, но вернулась, и Буратино увидел перед собой вмятый в подушку ворох, казавшихся в темноте серыми, волос. В следующую секунду его бурно вырвало прямо на труп. Отдышавшись, он слез с кровати и, не оглядываясь, побрел обратно в чулан. У него в ушах еще гремел обрывок Мальвининого предсмертного храпа.

«Сожгу вместе с кроватью, – подумал он, ковыряясь ключом в ухе, – если спросят, скажу: курила в постели».

Спрятав орудие убийства обратно в сейф, Буратино взял со шкафа огромную тубу, оставшуюся от прежнего директора, стёр с нее рукавом ночной рубашки жирную пыль, влез на сундук, в который на ночь запирал особо буйных кукол, прижал мундштук к губам и осторожно дунул. Распоровший черную тишину звук, заставил Буратино вздрогнуть. Он вспомнил, как сам когда-то лежал в этом сундуке вповалку с другими куклами и трясся от ужаса, когда тот доносился снаружи. Набрав в легкие как можно больше воздуха, Буратино приложился к мундштуку и, что есть силы, в него дунул, чтобы раз и навсегда выгнать из себя этот детский страх, а, заодно, чтобы досадить тем уже пятерым, что скрывались от него в темноте.

«Вот вам, – повторял он про себя, отправляя очередную порцию воздуха в мундштук, – чтоб вам всем там тошно стало…»

Беспорядочно нажимая на вентили, Буратино насиловал тишину до тех пор, пока у него ни закружилась голова. Он прерывисто вдохнул, выдохнул, вдохнул снова, и его, еще хранившие медный привкус губы, сами собою прошептали:

– Сегодня… просто… праздник какой-то!

– Товарищ Збажин! Товарищ Збажин! – услышал я за спиной тоненький, но пронзительный женский голосок, когда, удачно слиняв с планёрки, стремительно двигался в направлении столовой.

Не останавливаясь, я обернулся и увидел семенящую в мою сторону месткомовскую Бриджит Бардо – пани Еву Джозикову, бесящую всех наших дам своей молодостью, прической «Бабетта» и узкими юбками, позволяющими их обладательнице перемещаться в пространстве лишь способом, коим больные диареей из последних сил добираются до уборной. В руках пани Ева, словно икону, держала красную картонную папку.

– Товарищ Збажин, стойте, я вас везде ищу! – пищала она на ходу. – Стойте же, вам говорят!

Несмотря на то, что я прекрасно знал, чего от меня пани Еве надобно, я остановился и развернулся к настигающей меня девушке фронтом, да так резко, что пани Ева едва успела затормозить перед моим, втянутым по случаю встречи с прекрасным, пузом.

– Товарищ Збажин! – выпалила она, остановившись. – Почему вы от меня бегаете?

– Можно просто Йожин, – сказал я как можно мягче и посмотрел в ее серые, отгороженные от внешнего мира тоненькими стеклами узеньких очков глаза. – Я не такой старый.

– Нет, вы мне ответьте, товарищ Збажин, – не заметив моего манёвра, строго проговорила Ева, – куда вы всё время убегаете?

– Это когда как, – с притворным удивлением ответил я. – Сейчас, например, в столовую. Обед же…

– Ну и что, что обед! – не унималась Ева. – Вы числитесь в обществе книголюбов и должны сдавать членские взносы! Три кроны за июль и две кроны август!

– А почему за июль всего две, а за август целых три? – по-настоящему удивился я.

В секундном раздумье пани Ева очаровательно сморщила лобик.

– Не знаю. Так сказал товарищ председатель месткома…

– А сегодня по слухам будет суп папцун, – ещё мягче, чем про то, что я не старый, сказал я. – Пани Ева, вы любите папцун?

– Не сбивайте меня, товарищ Збажин! Вечно вы меня сбиваете! Гоните уже пять крон!

Сказав это, Ева топнула ножкой, и её грудки под кофточкой весело подпрыгнули. Решив, что пять крон это достаточная плата за увиденное, я полез в карман.

– Вот, возьмите, – я вложил монетку в протянутую ладошку, а когда ладошка превратилась в кулачок, аккуратно перевернул его тыльной стороной вверх, наклонил голову и приложился губами чуть выше маленьких розовых костяшечек.

– Что вы делаете! – взвизгнула пани Ева, словно от горячего, отдёрнув руку.

– Целую вашу ручку, пани Ева, – сказал я.

– Не делайте так больше, товарищ Збажин! – сузив глаза в узкие щёлочки, проговорила Ева. – У меня есть жених. Он боксёр!

В этот момент мимо нас проплыл огромный малиновый свитер известного книголюба Мишо Ежда, надетый, соответственно, на самого Мишо. Ева отреагировала мгновенно.

– Товарищ Ежд! – крикнула она. – Товарищ Ежд!

Услышав свое имя, Мишо повернулся, но продолжил движение. Видимо, он был безразличен к прелестям пани Евы.

– Стойте! – практически перейдя на ультразвук, пропищала Ева и, не попрощавшись со мной, обозначенным выше способом, посеменила вслед за малиновым свитером, который уже скрылся за ближайшим углом.

Пани Еву я обманул – папцуна в меню не значилось – а значилась там наряду с лапшевником и молочным супом для немощных желудком – солянка. «Солянка – это даже лучше», – решил я, взял с металлической полки последний поднос и пристроился в конец длиннющей очереди, состоявшей из моих голодных сослуживцев и сослуживиц.