Глядя на их сутулые, обтянутые свитерами, платьями, кофточками, пиджаками и рубашками в клетку спины, мне вдруг подумалось, что вместо того, чтобы уныло плестись в этой очереди они могли бы запросто станцевать Летку-Енку, благо уже стоят гуськом. «Там, там, та-да-рам-пам-пам!» – заиграло у меня в голове, и там же, то есть, в моей голове, мои голодные сослуживцы и сослуживицы, ухватив друг друга за талии, как по команде начали прыжками перемещаться вдоль прилавка, задирая в такт ноги, впрочем, не всегда в него попадая. Видение меня развеселило настолько, что я не удержался и хихикнул.

– Чего смеёшься, анекдот вспомнил? – улыбающимся жирафом перегнулся мне через правое плечо, видимо, уже расставшийся с пятью кронами Мишо Ежд. – Рассказывай!

От неожиданности я ойкнул.

– Нет, это у меня нервное, – пояснил я и еще раз придурковато хихикнул.

– А-а-а-а, – протянул Мишо и убрал голову.

Ведомый опытной рукой тети Крыси алюминиевый половник опустился в янтарную жидкость через двадцать минут после того как я встал в очередь. Забавных видений или мыслей у меня более не случилось; выделяя желудочный сок, я медленно двигался, стараясь не смотреть ни на прилавок, полный социалистических яств, ни на столы, за которыми ели отстоявшие очередь счастливцы. Предопределенный же мне половник, зацепив что-то в глубине огромной кастрюли, полный добычи неторопливо вынырнул на поверхность и через секунду опорожнился в белую тарелку с голубыми птичками по краям.

– Спасибо, тетя Крыся, – сказал я, давясь слюной.

– На здоровье, пан Йожин, – улыбнулась она. – Кушай, не обляпайся!

Я аккуратно переставил тарелку с прилавка себе на поднос и заметил, что две черные лоснящиеся маслинки и долька лимона на слегка волнующейся поверхности сложились в веселую рожицу. «Хороший сегодня день», – подумал я и пошёл искать свободное место.

Когда я сытый вернулся в отдел, передо мной развернулась буквально водевильная сцена: начальник отдела Алеш Янота, он же «Маленький фюрер», размахивая пачкой листов бумаги, гонялся за моим другом и соседом по рабочему месту Йиржи Новаком. Преследуемый, который по габаритам был раза в полтора больше загонщика, картинно закрывая зад папкой-скоросшивателем, истово голосил:

– Не пойду! Не пойду я к нему! Не пойду и всё… и не просите… и по приговору суда не пойду!

Йиржи лавировал между столами коллег с проворством беременной слонихи, отчего стоявшие на них неустойчивые предметы – лотки, папки и прочая канцелярщина – с грохотом валились на пол; вынужденный перепрыгивать образовавшиеся препятствия, Янота, тем не менее, от своей жертвы не отставал. Наконец, загнанный между столом и тумбой с кактусом, и, видимо осознав, что бежать ему некуда, Йиржи остановился. Янота, тяжело дыша, протянул ему те самые бумаги, которыми секунду назад махал. Йиржи изменился в лице и спрятал руки за спину.

– Ты пойдешь, Йиржи, – твердо сказал Янота, – возьми отчёт.

Йиржи посмотрел на пачку, как на топор, которым его собираются укорачивать, и обреченно выдохнул:

– Не пойду.

Янота не слишком убедительно изобразил на лице удивление.

– Ну почему, Йиржи? В чём проблема?

Йиржи достал руки из-за спины и приложил их к груди, отчего стал похож на влюбленного.

– Там же написано, что наши у Визовице в болоте бульдозер утопили… он же меня за это сожрёт и не подавится, – горячо и, кажется, вполне искренне произнес он, – Алеш, я же не самая красивая девушка деревни, чтобы отдавать меня на съедение чудовищу! Пусть пойдёт, вот хоть Мацкевич, у него фигура по женскому типу…

– Что-о-о-о? – подал голос Вашек Мацкевич, у которого действительно была женская фигура, а проще говоря, толстая задница и узкие плечи, – на себя посмотри, аполлон хренов!

– Нет, Вашек, до тебя ему далеко… – сказал Янота и неосмотрительно повернулся к Мацкевичу.

Улучив момент, Йиржи сделал неуклюжую попытку вырваться из западни, но Янота, должно быть, боковым зрением заметивший его движение, вошел с ним в клинч. Высокий и плотный Йиржи наверняка бы опрокинул маленького субтильного Яноту, а сам вырвался бы из комнаты в спасительный коридор, но в этот самый момент в дверном проеме возник начальник управления, наш «Большой фюрер» – Томаш Вржец.

– Брэк! – гаркнул он и резко закрыл за собой дверь.

Хлопок подействовал отрезвляюще. Противники расцепились.

Наступила тишина – все, кто находился в комнате, молча ожидали какой-то Томашевой реакции, а до меня тем временем понемногу начал доходить смысл происходящего. Листами раздора, по-видимому, являлся недельный доклад, с которым надо было идти к одному из заместителей директора, большому хаму, свинье и просто страшному человеку, нашему местному чудовищу – Петеру Гмызе. С ударением на «ы». Это к нему в кабинет надлежало заходить спиной вперед, предварительно переодев штаны ширинкой назад; это у него на столе стояла пустая кружка, которая к концу заседания наполнялась кровью докладчиков; это из его кабинета уборщицы каждый вечер выметали ворохи седых волос…

Шутки шутками, а для простого смертного встречи с ним были чреваты не просто унижением достоинства, но и реальной перспективой депремирования в квартал и даже понижения в должности. Бывали и такие случаи, редко, но бывали. Всё зависело от характера новости, которую приносил простой смертный, и секундного настроения чудовища.

От нашего отдела туда по обыкновению ходил Матысек Печка, у которого на Гмызу выработался своеобразный иммунитет, но Матысек сегодня оказался в командировке, и вот…