Общение с Капой истинное наслаждение для меня, но это проклятое но – товарищу вообще противопоказано пить. Совсем.

Стоит Капе залить зенки, как он тут же принимается искать себе на жопу приключений. И находит. Обострённое водярой чувство попранной справедливости безошибочно выводит его на стаи агрессивных гопников и без лишних слов кидает в битву.

Дерётся Капа честно – один на один (один Капа на одно село), причём село на следующую неделю становится нетрудоспособным. Как кто-то выразился, – для организации голода на Поволжье достаточно провезти героя по сельским дискотекам в страду. И всё. Урожай сгниёт на полях. Главное при этом – ни в коем случае не лезть разнимать. Чревато. Надо устроиться повыше и поудобнее и получать удовольствие до подхода мусоров. После чего, пользуясь суматохой, быстро эвакуировать берсерка из Валгаллы.

Как-то мы собирались в пансионате большой толпой. Я упустил Капу буквально на время разгрузки шмотья и всё, – праздник закончился не начавшись. Прибежал Лешик, на ком мы приехали: Капа всосал пузырь! Понимая, что до битвы считанные минуты, я скомандовал "Полундра", схватил героя поперёк, зашвырнул в машину, заорал Лёше "Валим" и выходные закончились. У Лёши, надо заметить для дальнейшего повествования, Тойота Харриер была тогда. Такой праворукий Лексус рх 300, тонированный вчернь вплоть до лобового стекла. Герой восседал спереди-слева. При подьезде к Мкад Капа попросился на травку, мол, ихтиандра срочно позвать надобно.

– Кап! Давай хоть пост проедем. Ты ж реветь будешь как медведь непросравшийся со спячки, к чему нам лишние беседы!

– Не могу, закусь у горла плавает!

– Кап! Ты ж десант! Ты краса и гордость! Соберись! На тебя вся страна смотрит! Не посрами!

На служивых этот бессмысленный набор слов действует безотказно, проверено 100 раз. Капа вцепился в ручку, вспотел и неимоверным волевым усилием победил себя.

На свою беду молоденький летёха заинтересовался нашим шарабаном и махнул полосатой палочкой. Мы притёрлись к обочине. У Лёши случился приступ ретроградной амнезии – он напрочь забыл, куда сунул документы. Пока Лёша по второму и третьему разу бормоча шарил в бардачке, карманах сидений, за козырьком и тд, летёха нетерпеливо подпрыгивал рядом, пытаясь хоть что-то разглядеть в машине сквозь тонировку. В конце концов юноша прыткий не выдержал, схватился за ручку левой передней ложно-водительской двери и резко дёрнул на себя. Напоминаю – по ту сторону вцепившись в дверь сидел борец с ихтиандром.

Дальше я с трудом фиксировал происходящее, так как меня накрыла истерика.

Как-то очень аккуратно вывалившийся под ноги менту Капа окатил его могучей струей от фуражки до сапог включительно. Мент остолбенел как жена Лота. Стоя на коленях пред мусором, Капа продолжал поливать его с неутихающей силой. Проблема в том, что он пытался что-то объяснить, открывал рот, но вместо звуков швырял в лицо менту более весомое.

Я выл на заднем сиденье. Сразил меня очкарик Лёша, задумчиво процитировавший раннего Гребенщикова: "Когда ж приходят мусора, я им в лицо струёю едкой плюю вонючие объедки".

Как выяснилось, цирк только начинался. Капа, наконец таки, иссяк и, понимая, что натворил что-то подсудное, обречённо протянул менту сомкнутые руки – "Банкуй, мент, блочь меня. Отгулял своё вольный бродяга!"

Находящийся в прострации мусоренок как-то трогательно по-детски пропищал – "А у меня наручников нету!"

Капа снизу – "Ну е… твою мать! Какую страну просрали! У мента наручников не допросишься! Раздолбай!"

У меня пошли судороги. Мы рыдали, обнявшись с Лёшей.

Но цирк только набирал силу, – мент очнулся и, рванув на себя дверь, полез в салон за ключами, приговаривая, – ты теперь эту машину, сволочь, хрен когда уви… и тут его рубануло – ибо ни ключей, ни руля в искомом месте не обнаружилось. Для мента это было последней каплей, – его заклинило.

Повернувшись к раскачивающемуся на коленях словно раввин на молитве Капе, невменяемый страдалец завизжал: "Где руль, сука?!"

Капа снизу (тоном урки – мол, за своё отвечу, а чужого мне на горб не вешай) – "Я руля не брал, начальник!"

Меня опять согнуло пополам. Но пора было вмешиваться. Мент вполне мог и стрельбу открыть в том градусе невменяемости, куда попал волею судеб.

Обращение "Офицер!" несколько отрезвило его, а когда ему протянули найденные документы, рефлексы сработали и опасный момент мы прошли без смертоубийства.

И вот тут-то я и объяснил охреневшему менту, что всё в порядке. То есть, тошнили в него совершенно по закону. То есть не нарушая. Ибо нету такого пункта правил, что нельзя блевать в сотрудника. И к тому же – чего он к пассажиру полез? Марок машин не знаем? А-яй-яй! Хромает подготовочка личного состава! А-яй-яй!

Нельзя сказать, что мент сдался без боя, но трудно спорить с по-английски вежливым негодяем, будучи облёванным с ног до головы.

В конце концов он по-детски спросил, – А что же мне делать?

Я посоветовал на пост не возвращаться. Ибо не служить ему после. А если и служить, то плохо и недолго.

– Придумай что угодно: друг рожает, бабушку в мусарню замели, – вещал я в повторно впавшего в прострацию мента, вынимая из помертвевших пальцев документы. – Удачи! – орал я, отъезжая. – Ни гвоздя тебе, ни жезла! Адиос мучачос! Не скучай! Привет родителям!

Проехав с километр, мы остановились и в полчаса доржали недосмеянное на посту. После чего дружно признали, что это лучший из выходных, что у нас могли случиться…