Если бы Геннадий Павлович Зубков выпил до этого ещё пару чашек чая, то, несомненно, разразился бы непроизвольным мочеиспусканием. Не от страха - это чувство в принципе ему было незнакомо (так, наверное, ничего не боялся какой-нибудь птеродактиль или стегоцефал) - а от неожиданности высочайшего уровня. Все-все смешалось, какой там "дом Облонских"!
– салат "оливье", винегрет, помойка...

– Что вы имеете в виду?
– спросил "Генок" машинально, только потому, что, видимо, никак нельзя было молчать.

– Что имею, то и введу, - сказал Скворцов.

Вот это больше всего поразило Геннадия Палыча - просто телепатия какая-то - он даже мысли не допускал о совпадении. Горло, язык и губы объяла хваткая ледяная немота. Он встал и зачем-то несколько раз кивнул головой, то ли подтверждая что-то, то ли откланиваясь. Когда он уже взялся за ручку двери, Скворцов произнес:

– Одно хорошее дело сделали, Геннадий Палыч - на Кибирщикова вывели... Оборотней надо давить. Но не смягчает, не надейтесь.

Зубков вышел в приемную на "деревянных" ногах. Рушилось все, что с таким трудом он собирал, строил и склеивал все последние годы. Подбирал кадры, искал объекты, изучал ходы, комбинировал и лавировал, заводил связи, обрабатывал нужных людей... Только сегодня он втолковывал Хлюпику о невозможности суда, тюрьмы, зоны... А теперь что?

Огорчение и размышление продлилось ровно столько времени, сколько потребовалось для выхода из кабинета Скворцова. Едва Зубков прикрыл дверь, как получил страшный удар бейсбольной битой по коленной чашечке. "Деревянная" нога как будто в щепки разлетелась. Боль вспыхнула негасимым пламенем. Он упал - и ещё в падении "заработал" "сорок шестым" с ребристой подошвой по печени - но сознания не потерял, успел разглядеть окружающую действительность. Она была такова: вместо пришибленного компьютерщика Васи Шумского в вертящемся кресле сидел относительно молодой (лет тридцати) коротко стриженый субъект в черной суконной куртке. Можно сказать, одни лишь глаза у него были добрыми, а все остальное, вместе взятое, излучало силу, власть, смерть. Через все лицо субъекта, от виска к подбородку, тянулся тонкий шрам. Вытянув к упавшему Зубкову руку, он почему-то грозил ему указательным пальцем - словно малолетнему шалуну.

Зубков видел, что и справа и слева стоят две пары неизвестных ног, тут же упирается в пол бейсбольная бита. Сил не было посмотреть вверх, а вот у стены Зубков заметил ещё двоих, явно выпадающих из общего стиля: какой-то черножопый с бегающими глазками суетился в явном страхе, а рядом пьяно покачивался здоровенный красномордый мужик в сером пальто и в кроличьей шапке с отвязанными, но не опущенными ушами.

Это был Виталик Бабанов по кличке Спец, бывший муровский сыскарь, изгнанный из "крутой ментовки" за частые и длительные запои и ставший четвертым компаньоном Скворцова по операциям с недвижимостью. Удивительно, но факт: их ничто не связывало в прошлой профессиональной деятельности просто до восьмого класса они сидели за одной партой, и Бабан все время списывал у Скворца - пока не получил паспорт и не ушел на завод, потом в армию - и так далее. Встретил его Скворцов возле винного магазина, из которого Спец-Бабан вышел с бутылкой дешевой фальшивой водки. Его трясло мелкой дрожью.

Скворцов не читал ему лекций о вреде алкоголя, алкаш он и есть алкаш. Но, как говорится, талант и мастерство не пропьешь. К тому же, Спец и в МУРе работал профессионально - хоть пьяный, хоть сраный, просто начальству обрыдло каждый день видеть его опухшую морду и нюхать перегар на планерках. Да тут ещё интерполовская делегация узрела майора в коридоре: он шел, держась за стеночку. "Ему плохо?" - спросил у переводчика Клод Санже, офицер связи.
– "Он ранен?" Но тут Бабанов запел "...Кое-где у нас порой честно жить не хочут", и переводчик не успел ничего соврать...

А в "Сирине" Бабану понравилось, хотя он и отнекивался вначале от предложения Скворца, думал, что придется сидеть с бумажками, оформлять, переписывать и регистрировать. А работка-то оказалась - пыльной, знакомой.

Вот и час назад он, проводив "объект" (т.е. Зубкова) до двери "Сирина", вернулся в пивную, где ждали его собутыльник с клиентом. Собутыльник, Петр Федорыч Хоперский бывший мастер-скорняк, а ныне бомж по кличке Хоперинвест, оставшийся без квартиры год назад из-за собственной глупости, из чувства мести помогал Спецу искать "черных риэлтеров" и отмороженных любителей чужой жилплощади.

Сосо Беридзе, шустрый и, как все соотечественники, блатной с рождения, уже три месяца искал какого-нибудь спившегося, лучше старого, москвича, желающего избавиться от квартиры в пользу национального меньшинства. И наконец удача улыбнулась: старый бродяга познакомил его с отборной московской пьянью. Пьянь эта (в лице Спеца-Бабана) законно (но не по праву, считал Сосо) обладала уютной однокомнатной квартирой в самом-самом Центре, на улице Богдана Хмельницкого.

Сосо подготовился основательно: затарил багажник "девяносто девятой" ящиком водки (не мелочился, купил хорошую) и подъехал в условленное время к "пивняку", где и встретился с "пассажирами".

Михалыч (так представился Спец) произвел на Сосо отрадное впечатление, квартирка, хоть и пыльная, неухоженая тоже была хороша, и 150 "штук" рублей за неё Михалыча устроили, хотя и предложил ему Сосо для начала сотню. Михалыч же торговал за двести, но сошлись на середине. Предстояло оформить предварительную сделку, и Михалыч-Спец повел "клиента" прямо в "Сирин", к Скворцову - ехать не нужно, вот она, за углом конторка-то...

Бомжа Хоперинвеста оставили на улице, чтоб не испугать служащих.