Шрифт:
Эллина не вникала в болтовню санитарки. Она прислушивалась к себе, пытаясь понять, жив ли будущий отпрыск Малыша или нет. Женщина, будто прочитав ее мысли, проворковала успокаивающе:
– Не волнуйся, девонька, ничего с твоим ребеночком не случилось. Чудо свершилось, не выкинулся он… Станешь мамочкой, обязательно станешь…
Графиня закрыла лицо руками и разрыдалась. Нянечка решила, что от радости и облегчения, и погладила ее по седым волосам.
Глава 5
Следствие по делу Эллины Берг продлилось всего два месяца. В итоге ей вынесли приговор «виновна», осудили на двадцать пять лет и отправили в Сибирь.
Их лагерь находился в ужасном месте. Его окружали болота и топи. Комары там водились такие, что от их укусов оставались волдыри, будто от сильных ожогов. Осужденные умирали от малярии и от простого заражения крови – раны в сырости сразу гнили. Зато режим в лагере был не очень строгим, а все потому, что только идиот мог отважиться на побег, ибо вероятность выбраться из топей живым была минимальной. Наказание в нем отбывали люди двух категорий: урки и политические. Политические делились на два подвида: осужденные по доносу, наговору, недоразумению или, как говорили урки, «до кучи» (имелись в виду жены или дети репрессированных), а также – идейные контрреволюционеры. Эти гордились своими аристократическими корнями, много «бузили», ругали советскую власть, по мере сил саботировали работы и держались крепкой стайкой. Их предводительница, княжна Епиходова, когда-то знала отца Эллины. Вспомнив байку о том, что малышка Берг была дочерью немецкой баронессы, княжна предложила ей примкнуть к «высшему свету». Поступи Эллине это предложение полгода назад, она с восторгом бы его приняла. Тогда ей безумно хотелось, чтобы люди благородного происхождения принимали ее за свою, но теперь ей было все равно. Единственное, о чем она мечтала, это избавиться от ребенка. Преследуя эту цель, Графиня попросила направить ее на самые тяжелые работы. Надзирательница, окинув взглядом ее худенькую фигурку, спросила непонимающе:
– Зачем это тебе?
– Хочу искупить вину перед Родиной, – не моргнув глазом, соврала Эллина.
– А справишься? – хмыкнула та.
– Постараюсь.
– Самый тяжелый на сегодняшний день объект – строительство нового корпуса завода торфопереработки. Скоро дожди начнутся, заморозки, а здание надо сдать в срок. Кирпич придется таскать на своем горбу. И работать, невзирая на погодные условия…
– Я готова!
– Кирпич выкладывать можешь? – поинтересовалась та.
– Нет, но научусь. А пока могу просто его таскать. Или раствор замешивать.
– Ну, хорошо… Рабочий энтузиазм мы приветствуем… С завтрашнего дня приступаешь!
Так Эллина оказалась на стройке.
Первый день было не просто тяжело – невыносимо. Тележки с кирпичом казались неподъемными, чтобы сдвинуть их с места приходилось прикладывать нечеловеческие усилия. Через несколько метров они вязли в жидкой глине раскисшей дороги, и, чтобы вытолкнуть их, женщины вынуждены были подкладывать под колеса доски. К концу трудовой вахты Эллина едва держалась на ногах. Придя в барак, она упала на нары, даже не удосужившись помыться. И только, казалось, провалилась в сон, как зазвучала сирена подъема. Лишь одно давало Эллине силы – мысль о том, что, надрываясь, она борется с тем, кто живет внутри ее…
Правда, пока безрезультатно! Но Графиня не теряла надежды, ведь с каждым днем она брала на себя все большие нагрузки…
Прошло три недели. Эллина научилась не только справляться с тележками, но и месить раствор, а также вполне сносно класть кирпич. Она бралась за любую работу, вкалывала по двенадцать часов, но единственное, чего добилась – хронической усталости и непрекращающихся болей в суставах. Ее даже хотели сделать бригадиром «возчиц», да Эллина взяла самоотвод.
Спустя еще месяц каторжных работ Эллина наконец потеряла ребенка!
Едва оклемавшись после выкидыша, Эллина вернулась на стройку. Она и рада была бы перейти на более легкий участок, да ее желания никто не спрашивал. Решилась искупать вину перед Родиной тяжким трудом – искупай! Наравне с остальными. Другие не так перед советской властью провинились, всего пятилетний срок отбывают, и ничего – трудятся. Да еще с песнями! Естественно, патриотическими. Эллина только диву давалась, слушая их. Все, за исключением идейных контрреволюционерок, даже после всего кошмара, с ними происшедшего, оставались верны коммунистическим идеалам и считали, что живут в самом замечательном государстве. Эллина так не считала и песен с ними не пела, хотя со времен войны помнила некоторые.
Как-то утром, когда она только-только взвалила на плечо мешок цемента, ее окликнула надзирательница.
– Твоя фамилия Берг? – спросила она. В ее вопросе не было ничего удивительного, потому что всем заключенным были присвоены номера, которые, собственно, и были в ходу. – Там к тебе приехали…
– Ко мне? – не поверила своим ушам Эллина. – Приехали? Ну, это вряд ли… – Ей были запрещены свидания. А если бы и нет, то родственников, которым разрешалось навещать заключенных, у нее не было.
– Если ты Берг, то к тебе. Мужик вроде. Говорят, свиданку выхлопотал аж через министра какого-то…
Эллина свалила мешок на землю и неторопливо пошла к зданию главного корпуса. Она не спешила, потому что знала, кто явился по ее душу. «Мишка, больше некому, – обреченно размышляла она, бредя по жидкой грязи. – И тут меня в покое не оставляет…»
Но Эллина ошиблась в своих прогнозах, что стало ясно, когда ее ввели в комнату для свиданий. Мишка был широким, коренастым, с короткой шеей, а мужчина, что стоял лицом к зарешеченному окну, имел худощавое телосложение, был высоким и узким в кости. Малыш, сразу же узнала его Графиня и хотела убежать, спрятаться, а то и раствориться в воздухе, лишь бы не встречаться с ним лицом к лицу, но…