Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.

И вот какая с этим Скальей беда случилась.

Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход ходил.

Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.

Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек Скалья.

Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем доме на краю села.

И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел в леса.

С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и жил, вутья Скалья.

Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от волчицы рожденные.

К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая, чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.

Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел, не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.

Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны. Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной крови.

Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.

А еще через несколько дней охотники Скалью в лесу нашли. Весь изрублен был Скалья страшно. Видно было, что свирепый бой шел, ибо одному человеку не одолеть Скалью. Не меньше десятка их, видать, было. И те, кто убил Скалью, уходить умели, ибо следы хорошо запутали. Только недалеко от того места, где битва та шла, стрелу в дереве нашли. Чужая это стрела была, незнакомая. В наших местах таких не делают. Короче, чем у нас, у гепидов.

И сказал тот дозорный, что с нашими посланцами ехал: "У нас говорят, что не жить тем, кто Скалью убил, ибо потомство его мстить будет за гибель родителя своего. Тот волчий выводок уже подрос. Те, кто волчат видел, говорят - по повадке видно, не иначе, дети Скальи то были".

Как Скалью убитого нашли, то сперва на вас, на готов, подумали (это гепид рассказывает). А потом вспомнили, что нет лучников среди готов. И отродясь не было.

Богатыри наши обиду проглотили, ибо помнили, что посланцами едут.

Агигульф решил о другом поговорить и спросил, не сохранилась ли голова от того чужака. Гепид отвечал: нет, не сохранилась. Сожгли вместе с головой - так старейшины велели.

Агигульф с минуту молча ехал; после же решился и сказал, что, мол, у него тоже подобный случай был.

И замолчал значительно.

Гепид спросил, что за случай. Агигульф вместо ответа голову из мешка достал и гепида поразил. И сказал, что ради этой головы и едет. Возле нашего села тоже чужаки объявились, вот старейшины и послали лучших воинов с гепидскими старейшинами разговаривать.

А потом возьми да и спроси того гепида: не ваш ли часом под мой боевой топор подвернулся?

Гепид голову двумя руками принял, за щеки взял, долго вглядывался, поворачивал так и эдак, после назад вернул Агигульфу со словами: нет, незнакомый. А после добавил: "А с чего ему нашим быть, у нас в селе, кроме Скальи, и не помирал никто. А это не Скалья".

Так втроем, дивясь и беседуя, в село и приехали.

Со старейшинами был разговор, продолжал Агигульф. Старейшины рассказ того гепида подтвердили: да, ходят здесь в округе чужие. Для того и дозор вперед села выслали, что те из наших, кто бортничает, говорят, что кто-то мед крадет.

Тут дедушка Рагнарис спросил: "А задержались-то вы с Валамиром почему?"

Дядя Агигульф сперва не хотел говорить, а после сознался. На свадьбу они попали ненароком. От приглашения особенно не отбивались, да и невежливо это, ведь посланцами приехали. Так они с Валамиром рассудили.

Дедушка Рагнарис спросил, так ли они безобразничали на той гепидской свадьбе, как обычно безобразничают, когда с Валамиром бражничают. На что дядя Агигульф ответил, что хуже. Спохватился и пояснил: "Не мы хуже, а гепиды хуже. Гепидское бражничанье - свинство одно. Ни в чем гепид удержу не знает. А мы с Валамиром старались не отставать, не посрамить чести села нашего." Дедушка Рагнарис спросил: "Убили кого-то, что ли?" Но дядя Агигульф клялся, что смертоубийства не было.