Ты все увидишь. Обязательно будет ответ в мимике, жесте, слове, фразе, звуке… Только заворожи, поймай на «Кто ты?» и как острием иглы пригвозди на миг, чтобы увидеть. Можешь даже услышать писклявый или рычащий звук. Никогда не смей толковать произвольно. Если не удалось «увидеть» или ты не уверен, повтори заклинание.

Не верь цветам ауры, как не поверил увиденному тот африканец из сказки. Цвета динамичны, они лишь отпечаток лучевого образа. Если твой знак его не ударит, и он ровно и спокойно продолжает беседу, взглянув прямо тебе в глаза, твой собеседник живой, настоящий. Верь ему… Но прежде усомнись трижды. Если все сомнения развеются, иди за ним до того момента, когда вновь появятся сомнения. Всегда ищи того, кто говорит о том, что им узнано, прочувствовано, подкреплено собственным опытом. И говори всегда о том, что уже познал сам. Не стань толкователем кого-то, будь всегда только самим собой.

– Если я правильно понял, самое главное – это всегда оставаться самим собой, и все?

– Это и есть самое сложное в этом мире.

Нужно отдать должное терпению Леона: сколько бы Ирис не показывала перед ним свое превосходство, это не вызывало в нем протеста. Хотя в то же время он видел, как Ирис пытается умалить свою значимость при его брате. Леон знал, что собой являет на самом деле Ирис, и эти ее расширения и сжатия мало его волновали. Важнее было данное свыше, то, в чем он с ней ощущал свое родство. А то, что она была такая многоликая, и всего в ней было много, особенно нравилось Леону. Нравилось, что она была настоящая женщина. И когда она надевала, как сейчас, маску серьезности, он внутренне умилялся, зная, что она всего лишь одна из многих. Поэтому ее вступительную речь он почти пропустил мимо ушей. А вот то, что последовало далее взволновало его, и Леон весь сосредоточился на ее голосе.

– Авторитеты, учения и прочее – все служит лишь для закрепления иллюзии. Я радуюсь, что мне ничего уже не нужно докладывать и что я могу просто жить, сберегая силы для чего-то большего. Когда я просыпаюсь утром от солнечного зайчика на стене, я чувствую себя счастливой. Потому что есть этот мир, есть в нем все, кого я люблю, и есть я с этим телом, пусть не идеальным, но способным обнять любимых и ощутить тепло солнечного луча на щеке, плакать от счастья, от любви. Я так люблю жизнь! Она прекрасна, и мне будет жаль с ней однажды расстаться. Хоть я уже знаю, что там, в других измерениях, иная, может быть, большая мера любви, но здесь… Я ни за что не променяла бы эту, дарованную мне Всевышним жизнь на иную.

Она нежно сжимала руку Леона, и ее наполненные слезами глаза смотрели куда-то вдаль.

– Я так хочу, чтобы все это не кончалось. Не для меня, нет! Для других людей, чтобы они могли любить, жить, чувствовать, ощущая радость жизни. А это возможно делать только душой. Без нее человек мертв. Сколько раз мне приходилось оплакивать живых трупов, которые и сами не способны были чувствовать и других отравляли трупным ядом.

Знаешь, я никогда не была эгоисткой, не умела жить только для себя. Для меня важнее, чтобы были счастливы все вокруг, и тогда я радуюсь. Помнишь праздники, массовые гуляния? Помнишь это чувство всеобщего ликования. Это и есть праздник жизни, ее триумф, когда всем вместе радостно. Я получила от жизни самое главное – умение любить. Это и есть мой дар. Я люблю всех вас…

Леон обнял это существо, самое дорогое и близкое для него на всем свете.

– Ты знаешь, как я люблю Криса! – неожиданно сказала она. – Любовь управляет мной, и я делаю все, что она требует от меня. Одного я всегда боялась – его гибели. Ты знаешь, это могло произойти и произошло бы. Его медленно затягивал мрак. У него была сила. Я чувствовала ее в Крисе, ему нужно было вернуть уверенность в себе, вдохнуть огонь жизни в его суть. От Цезаря в нем оставались только талант и чувство достоинства. Но и последнего он стал уже лишаться. Его уязвимое место – прежнии честность и справедливость, превратились в чувство вины, используя которые окружающие люди лишали его уверенности в себе. Желание одиночества преобладало над всеми остальными желаниями. Ко времени нашей встречи он уже знал, что живет не так. Сарказм и остроумие Цезаря трансформировались в цинизм. Он все больше ненавидел окружающий мир и свое бессилие перед ним.

Ирис затихла, а Леон думал о брате и вспоминал его откровение после его встречи с Ирис. Он говорил, что в его жизнь ворвалось что-то, чего он раньше не испытывал. Он был счастлив и несчастлив одновременно. Ему предстояло изменить что-то в себе, в своих привычках, изменить что-то в отношениях с близкими. Словом, ему предстояло изменить жизнь.

Но к этому он оказался не готов. За все, что связывало его с прошлым, он крепко держался своим сознанием. Когда он приехал на первую встречу, он даже свои часы не перевел на местное время. Ему было страшно, словно почва уходила из-под его ног. Все, что устоялось, сложилось в его представлении о жизни, рушилось как карточный домик. Каково было узнать, что он такой же, как Ирис, если она казалась ему чуть ли не инопланетянкой! Ирис вспомнила, что тогда в машине, на стоянке у аэропорта, она прервала его пустой нервный рассказ о погоде, о поездке, о соседе по гостиничному номеру словами: «А вдруг мы больше не увидимся?» Он заглянул в глубину ее глаз и ответил: «Если бы ты была обычная, то все было бы иначе…» А тут оказывается, что он не такой, как все. Он и верил и не верил тому, что говорила Ирис, чертя какие-то знаки и линии на непонятной схеме. И оттого что он не мог это осмыслить, ему хотелось бежать туда, где все известно и надежно.

Ирис отдавала Крису все авансом. Он не был еще самым сильным, умным, мудрым, и в то же время был… В минуты, когда она о чем-то рассказывала, он вдруг называл одно ключевое слово-определение, которое выражало суть всей ситуации. В этом коренилась сила знания Цезаря. Он знал именно так – суть вещей, и поэтому мог предвидеть и принимать правильные решения. Ирис должна была постоянно укреплять веру Криса в себя.

Каждый раз, когда он там, на другом конце земли, испытывал неуверенность в себе или погружался в депрессию, она погибала, металась по дому, не находя успокоения. Она молилась, вычерчивала его состояние на виброграмме, отправляла ему свою любовь, сконцентрировав ее в мысль: «Будь собой!», или просто прижимала к сердцу его фотографию и мысленно просила: «Любимый мой, единственный, возьми все мои силы, но будь сильнее! Не смей быть рабом!» Она умоляла и плакала, как над тяжелобольным. А если ей становилось невыносимо тяжело, она звонила Леону.

Порой она поступала навязчиво и своими звонками вырывала Леона из его привычного ритма. Но поступить иначе она не могла. После всего этого Крис успокаивался и, придя в себя, звонил ей, а словами «я люблю тебя» она укрепляла его силы еще больше. Она устремлялась к нему всем своим существом и, обнимая его мысленно, отдавала всю силу своей любви, и тогда у него все получалось: он делал то, что хотел и должен был делать.

– С ним все будет в порядке, я уверен. Не переживай, – нарушил молчание Леон.