– А ты помнишь, каким взглядом проводил меня в вестибюле изобретатель прибора?

– Да он готов был разорвать вас.

– Что же это будет? – сокрушалась Ирис. – И что делать? Кому объяснишь, что спички попали в руки детей, и в любое время может вспыхнуть пожар.

Незаметно Ирис и Атан подошли к священному для Ирис месту. На площадке в центре города была выставлена группа каменных идолов, которые когда-то возвышались над курганами, жилищами мертвых, разбросанными на огромном расстоянии друг от друга. Теперь же они толпились на небольшой площадке, и от этого внешнее их величие терялось. Но отнюдь не сила, та сила, которая переместилась сюда вместе с ними из стародавних времен и по-прежнему исходила от них.

Город просыпался. На улицах стали появляться редкие прохожие. С характерным для утренней тишины эхом ворчали моторы машин, изредка проезжавшие по дороге, у края которой стояли молчаливые идолы.

Ирис, не обращая ни на кого внимания, разулась, сняла верхнюю одежду, оставшись в одном оранжевом платье, которое носила, почти не снимая, со дня своего приезда в этот город. Она вошла в центр полукруга, который образовывали изваяния, и поклонилась им, коснувшись земли. Атан нервно стал протирать очки, чтобы лучше видеть происходящее; у него перехватило дыхание. Затем, сделав несколько необычных движений, Ирис стала на колени и так простояла молча, закрыв глаза, несколько минут.

Прохожие останавливались, наблюдая за ней, а дворник, подметавший улицу стал еще с большим усердием шаркать по асфальту облезлой метлой. Атану хотелось окрикнуть всех, чтобы не шумели, ибо это было очень важно. Ирис так же молча встала и спокойно на глазах у нескольких зевак стала одеваться. Она ничего не сказала ожидавшему объяснений Атану кроме того, что ей хочется пойти в храм, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.

Храм возвышался неподалеку над парком. Когда они вышли из храма, Ирис глубоко вздохнула и, как обычно, без предисловий объяснила:

– Я сначала обратилась к истокам, ведь именно от них пошла наша вера в высшее. К этим изваяниям люди приходили когда-то с жертвоприношениями из страха за свою и близких жизни. У них просили защиты и силы. Нельзя, переступив все это, сразу шагнуть на Небо. Мы должны помнить все светлое и хранить его в себе. А если отречемся от прошлого, станем выродками без роду и племени, которым хочется пользоваться плодами труда и знаний предков, а связь-то утеряна.

Ключ к средоточию творения – здесь, он ведет через истоки в храм к Всевышнему, единому в трех ипостасях. А без веры дверь знания не отопрешь. Мне жаль их…

– Кого их? – зачарованный ее объяснением не понял сразу Атан

Но Ирис продолжала будто и не слышала вопроса.

– Они просто не умеют верить, в этом их беда, и отсюда все искажения. Они хотят потрогать чудо, а оно внутри них, в их душах. И там все идеи, все открытия.

Печальное лицо Ирис застыло словно у изваяния.

– Как же помочь им и другим? Ведь ученые – это элита, мозг человечества, – в запале произнес Атан, – надо же что-то делать!

– А я и делаю, ты ведь всего не знаешь. Я пою и танцую для них, чтобы разбудить их души, а души разбудят их умы. Пусть они называют меня как хотят, лишь бы толк вышел, лишь бы рассыпались сковавшие их мозг стереотипы под действием скрытого в моей музыке, в моих жестах, стихах, ритме. Я готова быть даже не музой, а гетерой, и вдохновлять их души.

– Нет, вы не гетера! Вы – жрица! Видели бы вы себя со стороны, когда стояли там, среди идолов, – умиленный Атан растягивал слова по особенному.

– А жрицам положено есть? – спросила Ирис, переходя на шутливый тон.

– А как же! Это всегда! – подхватил с готовностью Атан

Когда они вернулись в гостиницу, их там ждал уже посетитель. Ирис видела этого человека в первый день конференции: тогда он услужливо помогал кому-то развешивать плакаты, а потом щелкал клавишей допотопного магнитофона, записывая выступления. Посетитель представился профессором Мовом. Его некрасивое лицо нервно подергивалось, руки тряслись, а глаза с собачьей тоской смотрели на Ирис.

– Прошу вас выслушать меня.

– Конечно, пожалуйста, присаживайтесь, пока я приготовлю чай.

Мов присел на самый краешек стула, и когда Атан принес чашки, с готовностью вскочил, уступая ему место.

Ирис несколько растерялась.

– Что вы, сидите, сидите. Я вас слушаю.

Он начал говорить, и чем дольше она его слушала, тем сильнее сжимало ее сердце чувство жалости. Этот тщедушный человек говорил ей что-то о своих исследованиях, обо всех институтах, где он преподавал, о том, как его пригласили в какой-то зарубежный научный центр, а потом выставили оттуда. Но все это Ирис воспринимала лишь как дополнительные штрихи к портрету современной науки. Вот он ум, регалии, опыт, заискивающие перед сильными мира сего в попытке просто выжить.

«Ему чем-то нужно помочь, но что я могу…» – ее мысли метались в поисках необходимых слов. Но все произошло неожиданно для нее самой – она заговорила стихами, размеренно и тихо, обращаясь к Мову на «ты». Она говорила с его душой, как мать с сыном. Было сказано, что он переедет в другой город, где обретет утраченное, и у него будет большое дело с влиятельным человеком.

Со слезами на глазах Мов вскочил со стула и стал целовать ее руку.

– Я вам так благодарен. Это потрясающе! – раскланиваясь, Мов пятился спиной к двери.