— Авария… Отстала боковушка, — произнес он сквозь зубы.

Королев побледнел, желваки заходили по скулам. Через толщу земли и бетона донеслись глухие взрывы. Королев направился к выходу, но дежурный офицер задержал его. Красная лампочка над массивной дверью предупреждала о запрете. Через пять минут все вышли наверх. В стороне, километрах в трех от стартовой площадки, поднимались черные клубы дыма.

Королев неподвижно смотрел на языки пламени, которые метались в этой черноте. Спазм сдавил сердце. Все, что еще несколько минут назад сулило большие надежды, во что было вложено столько сил, энергии, чему была отдана вся душа, — на глазах у главного конструктора пожирал огонь.

Королев собрал у себя в домике телеметристов, пусковиков и руководителей смежных КБ. Рассматривали ленты регистрации параметров носителя, обсуждали, высказывали предположения. Чаще других звучало слово «случайность». Сергея Павловича оно приводило в состояние нервного шока. Он упрямо крутил головой и резко махал руками:

— Случайностей быть не должно! Не-дол-жно! Вы понимаете меня? И никакой теории вероятности. Главное — ответственность при подготовке каждого пуска. И не пытайтесь меня убедить в обратном.

В тяжелых обстоятельствах, при неудачах особенно ярко проявлялась железная воля главного конструктора. Удрученность — да, но растерянности — не было. Упорство, знания и логика руководили им в таких ситуациях, и это придавало уверенность другим.

— Все остаются на космодроме. Новый корабль и ракету доставят через несколько дней. А пока есть время разобраться во всем. Причину надо найти. Вы поняли, что я говорю? — закончил он.

Следующий пуск тоже не принес большой радости. Королев, жаждущий получить положительные результаты как можно скорее, сдерживал себя. В экспериментальной работе он был терпелив и дотошен, требовал тщательного доведения всех систем и агрегатов, их безотказной работы и строго документального оформления всех испытаний. Это стало непреложным законом работы ОКБ-1.

Многое в событиях минувшего времени станет понятным, если не обойти молчанием вечно волнующую проблему — взаимоотношения с высоким начальством. Успехи в делах космических, осуществление казавшихся фантастическими экспериментов в околоземном пространстве и на межпланетных трассах имели политическое значение, им придавался особый, «священный» смысл. Это обстоятельство имело свои плюсы — приоритетное финансирование, возможность «нажать» на другие предприятия, задерживающие разработку и поставку оборудования, получение всевозможных льгот для сотрудников головных КБ и НИИ. Но были и минусы — начальство всегда оставалось нетерпеливым, полагало, что если заставить разработчиков крутиться, то дела пойдут быстрее. Например, спускают сверху контрольные сроки: «до конца года», «не более шести месяцев», «уложиться в полтора — два года» и т. д. В такой неоправданной спешке, в непонимании реальных возможностей производства возникали практически непреодолимые трудности в договорах со смежниками. Те тоже не укладывались в волюнтаристские сроки, навязывали заказчику устаревшие модификации своих приборов. Все это рождало нервотрепку, ссорило людей, кто-то попадал в немилость того самого начальства, возникали разного рода интриги. Спешка оборачивалась авариями при испытаниях, риск пилотируемых стартов многократно возрастал.

Изрядно потрепала нервы сотрудникам ОКБ-1 работа над первым спутником связи «Молния-1». Он должен был находиться на высокой орбите, функционировать больше года, причем в непрерывном режиме и при одной и той же ориентации. Последнее обстоятельство обусловливалось диаграммой направленности спутниковых антенн. Ранее использовавшиеся системы ориентации в данном проекте оказались непригодными, поэтому спутник «держался» через тоненькие пружины за трехстепенный гироскоп, который при этом работал еще и как датчик угловой скорости.

Работа шла тяжело, не укладывались ни в жесткие сроки, ни в технические требования. Бесконечные совещания у главного конструктора с взаимными упреками, обидами, «накачкой» заканчивались ничем. Королев понимал, что претензии начальства несправедливы, что от него требуют невозможного — пока невозможного, — но в глазах подчиненных не хотел опускаться до открытого критиканства «верхних этажей власти», к которым относил Военно-промышленную комиссию (ВПК) Совмина, оборонный отдел ЦК, Д. Ф. Устинова — главного куратора всех ракетно-космических дел.

— Для достижения успеха, — говорил он примирительно, — надо ставить цели несколько выше, чем те, которые в настоящее время могут быть достигнуты. Надо работать…

— Нам садятся на шею, а мы молчим, — возразил ему один из разработчиков спутника связи.

— Кто садится? — невозмутимо спросил Королев. — Назовите, кто?

— Вы отлично знаете, кто, Сергей Павлович. Впрочем, каждому свое…

— Что значит, каждому свое? — зацепился Королев.

— Как говорят, кесарю — кесарево, а Богу — Богово…

Королев оживился, в глазах появился озорной блеск:

— Не очень-то вы уяснили себе мудрость народных изречений… Слово «кесарь» в Древнем Риме означало владыку, монарха. От него произошли такие слова, как русское «цесарь» и «царь», а также немецкое «кайзер» — император…

Далее Королев рассказал библейскую легенду. Противники Иисуса из секты фарисеев задали ему на людях каверзный вопрос: надлежит ли платить подати кесарю, то есть римскому императору, колонией которого была Иудея. Расчет был простой: скажет «не надо» — объявим его бунтовщиком против Рима; ответит «надо» — прокричим, что он против иудейского народа. Однако Иисус, зная своих врагов, нашелся. Взглянув на римскую монету, которыми оплачивались подати, он, в свою очередь, спросил фарисеев: «А чье на монете изображение?» «Кесарево», — ответили ему.