Она уже изрядно подносилась, но давление упало наполовину, и я сумел сдерживать наконечники вместе, пока мы не закрыли клапаны.

Мне-то приходилось не так уж плохо: у меня была вода, пища, таблетки и декседрин. Последний оказался огромным подспорьем – каждый раз, когда я чувствовал, что слабею, я глотал половину живительной таблетки. Но бедная Крошка держалась лишь на воздухе и мужестве.

У нее не было даже такой охладительной системы, как у Оскара. Поскольку она использовала более обогащенную смесь, чем я (ведь один из ее баллонов содержал чистый кислород), ей не требовался столь же интенсивный приток воздуха, чтобы поддерживать нужный индекс цвета крови, и я предупредил, чтобы она не использовала ни на йоту больше воздуха, чем необходимо; расходовать воздух для охлаждения она вообще не могла, он нужен был ей для дыхания.

– Да знаю я, Кип, знаю, – ответила она раздраженно. – У меня стрелка еле-еле стоит на красном. Что я, дура, по-твоему?

– Просто хочу, чтобы ты выжила.

– Ладно, ладно, только брось со мной обращаться, как с ребенком. Знай себе переставляй ноги, а я справлюсь.

– Не сомневаюсь!

Что же до Материни, то она всегда отвечала, что с ней все в порядке, и дышала тем же воздухом, что и я (немножко уже использованным), но откуда же мне знать, что ей хорошо, а что плохо? Провиси человек целый день вниз головой, зацепившись за пятки – он умрет; однако для летучей мыши это сплошное удовольствие, а ведь мы с ними вроде бы двоюродные.

Мы с ней разговаривали по пути. О чем – неважно, ее песни на меня действовали так же, как на боксера вопли его болельщиков.

Бедная Крошка даже такой помощи была лишена, за исключением остановок, когда прижималась своим шлемом к моему – мы все еще не решались пользоваться радио, даже в горах мы боялись привлечь к себе внимание.

Мы снова остановились, и я перекачал Крошке одну восьмую баллона. Лента после операции пришла в состояние настолько плачевное, что я сильно усомнился, сумею ли снова ею воспользоваться. Поэтому я предложил:

– Крошка, может, ты пока подышишь одним баллоном, в котором смесь гелия с кислородом? Вытяни его до конца, а я пока понесу твой кислородный баллон, чтобы ты могла экономить силы.

– У меня все в порядке.

– Но ведь с более легкой нагрузкой у тебя уйдет меньше воздуха.

– Тебе нужны свободные руки. А вдруг оступишься?

– Я же его не в руках понесу. Мой правый заспинный баллон уже пуст. Я его выброшу. Помоги мне заменить его на твой, и у меня снова будет четыре баллона, я просто сохраню равновесие.

– Конечно, я помогу. Но я вполне могу нести два баллона, правда же, Кип, вес ничего не значит. И если я истощу свою смесь, чем же я буду дышать, когда ты будешь перезаряжать мой кислородный баллон в следующий раз?

Я не хотел говорить ей, что испытывал сомнения относительно следующей перезарядки.

– Хорошо, Крошка.

Она помогла мне переместить баллоны, пустой мы выбросили в черную пропасть и продолжали путь. Я не знаю даже, как долго и как далеко мы шли, казалось, что идем уже не первый день, хотя, какие там дни с нашим запасом воздуха! Проходя по тропе милю за милей, мы поднялись не меньше, чем тысяч на восемь футов. Высоту в горах определить трудно, но я видел горы, высота которых мне известна. Поглядите сами – первый хребет к востоку от станции Томба.

Изрядный подъем даже при одной шестой силы тяжести.

Путь казался бесконечным, потому что я не знал, ни сколько мы прошли, ни сколько нам еще идти. У нас обоих были часы – но под скафандрами. Шлем обязательно должен иметь встроенные часы. Я мог бы определить гринвичское время по Земле, но не имел для этого достаточного опыта, да Земли по большей части и видно не было, так глубоко мы зашли в горы; к тому же я толком не помнил, в какое время мы покинули корабль.

Еще одна вещь, которой обязательно следует снабдить скафандры – зеркало заднего обзора. Кстати, если займетесь оборудованием, обязательно добавьте оконце на подбородке, чтобы видеть, куда ступаете. Но из них двух я бы выбрал зеркало заднего обзора. Сейчас за спину никак не глянешь, если не повернешься всем телом.

Каждые несколько секунд мне хотелось взглянуть, не преследуют ли нас, но я не мог себе позволить такого усилия. Всю эту кошмарную дорогу мне то и дело казалось, что они гонятся за нами по пятам, то и дело я ожидал, что червеобразная рука опустится мне на плечо. Я напряженно прислушивался к шагам, которых в вакууме все равно не услышишь.

Покупая скафандр, обязательно заставьте изготовителя снабдить его зеркалом заднего вида. Даже если за вами не гонится Черволицый, все равно приятного мало, если вдруг из-за спины вынырнет даже ваш лучший друг. Да, и еще – если соберетесь на Луну, захватите с собой козырек от солнца. Оскар старался изо всех сил, и фирма «Йорк» отлично сделала кондиционер, но ничем не смягченные солнечные лучи сильнее всякого предположения, и я, так же, как и Крошка, не осмеливался расходовать воздух на одно лишь охлаждение тела.

Становилось все жарче и жарче. Пот тек по мне ручьями, тело зудело, а я не мог почесаться, пот заливал и жег мне глаза. Крошка, наверное, варилась заживо. Даже когда тропа пролегала по глубоким расщелинам, освещенным только лишь отражением от дальней стены, таким темным, что нам приходилось включать фонари, мне все равно было жарко, а когда мы снова выходили на солнцепек, становилось просто невыносимо. Искушение нажать подбородком на клапан, впустить воздух, охладить тело разрасталось в почти непреодолимое. Жажда прохлады начинала казаться более насущной, чем потребность дышать.