Эгги стояла на каменном выступе высоко в горах — в каких именно, сказать она не могла, хотя определенное сходство со знакомыми ей хребтами Йерро-Мадерас находила. Под ногами у нее раскинулась погруженная во мрак и ощетинившаяся пиками дикая местность, убегающая вдаль волнами бушующего безбрежного моря из камня. Обычно ночью Эгги здесь и оказывалась, но всегда без труда могла видеть в темноте. Порой, если все-таки попадала сюда днем, она наблюдала за парящими орлами. Гигантские птицы подлетали к ней, приветственно покачивая крыльями, и плыли по воздуху дальше. А иной раз она просто стояла и слушала песнь ветров. И вспоминала время, когда она была юна и влюблена — и вот так же стояла в похожем месте, только рядом с ней было нечто большее, чем воспоминание.

Также по своим предыдущим визитам Эгги знала, что если пойти по выступу, он резко повернет и выведет на вершину пика — широкую ровную площадку с нагромождением скал, напоминающих разбросанные чудовищные детские игрушки. Туда-то она сейчас с легким сердцем и отправилась, совершенно не страшась пропасти под карнизом. За разворотом последовал пологий подъем, и вот уже над ней только ночное небо, и целый мир внизу.

Долгое время она просто упивалась окружающей красотой. И вдруг поняла, что ее не особенно-то и тревожит, если ей не суждено будет вернуться в собственное тело.

— Классный вид!

Эгги отвернулась от панорамы, и взору ее предстал Старик-Пума, прислонившийся к скале неподалеку.

Хоть и жил он в горах за ее домом, художница встречала его очень редко и обычно в обличье пумы. Сейчас же он предстал перед ней в другом знакомом ей образе — стариком с волосами цвета шерсти его майнавовского воплощения, одетым в белую хлопчатобумажную рубашку и джинсы. Ноги его были босы.

Майнаво обожали рассказывать о нем всяческие истории. В последнее время они забавлялись слухами, будто Старик-Пума взялся за обучение небольшой группы молодых майнаво, и те буквально доводят его до помешательства своей тупостью. Поговаривали даже, что один из них якобы и не кузен вовсе, а пятипалый. Эгги, впрочем, не очень доверяла этим историям, поскольку майнаво обожают за неимением обоснованных фактов или более-менее достоверных слухов сочинять собственные байки. С другой стороны, Эгги не знала его достаточно хорошо, чтобы спросить напрямую.

— Ойла, Диего! — заговорила художница. — Я угостила бы тебя табаком, но откуда же мне было знать, что мы повстречаемся.

— Не переживай. Здесь я никогда не курю. Мы слишком близки к громам, поэтому нет нужды привлекать их внимание.

— Ну и хорошо. Хотя, полагаю, их вряд ли заинтересует старуха вроде меня.

— Интересы громов тебя удивят. — Взгляд желто-зеленых глаз старика скользнул по горам, затем он продолжил: — Когда-то наши горы были сродни этим. Нетронутыми, безлюдными. Никаких тебе следов самолетов в небе. И никаких туристов и охотников.

Его полное имя среди майнаво было Диего Мадера, и молва гласила, будто горы в его честь и названы. Эгги тоже могла поделиться воспоминаниями о нашествии цивилизации на некогда девственные предгорья.

— Иногда люди действительно оказываются дурными соседями, — согласилась она.

— Это не относится к кикими.

— Даже с казино и охотниками, которых Сэмми водит в горы?

Диего с любопытством посмотрел на художницу.

— Эти-то уже и не кикими вовсе. С тех самых пор, как отвернулись от собственных обычаев.

Такая мысль прежде в голову Эгги не приходила.

Какое-то время они молчали. Старая женщина понятия не имела, что на уме у ее собеседника, но гадать не стала. Просто наслаждалась видом гор и музыкой ветров. В конце концов, однако, она снова задумалась, почему оказалась именно здесь.

— Так я умерла или сплю?

Эгги даже не поняла, что задала вопрос вслух, пока Диего не отозвался:

— Возможно, немножко и того, и другого.

Она снова повернулась к старику.

— Со сном я еще понимаю, но как можно быть немножко мертвым?

Тот пожал плечами.

— В зависимости от того, насколько ты близка к смерти. Что же все-таки произошло?

Диего не сводил глаз с ее живота, и, опустив взгляд вниз, Эгги вдруг обнаружила, что одежда у нее вся в крови. Она задрала блузку: к коже скотчем были приклеены марлевые прокладки.

— Ого, только сейчас заметила.

И затем художница рассказала, как Стив привел к ней Сэди и что случилось потом.

Старик нахмурился.

— Так она с тобой готовила? И ела пищу, что вы приготовили вместе? И пила твой чай?

— У нее проблемы с психикой.

— Это не оправдание.

— Знаю, — вздохнула Эгги. — Наверно, доброта меня в конечном итоге и сгубила. Впрочем, умереть можно и гораздо хуже. Как там сказал Бешеный Конь [23] ?

— «H'oka h'oy [24] ! Сегодня прекрасный день для смерти!» Но вообще-то для жизни сегодняшний денек тоже подходит.

— Верно, — улыбнулась художница. — Я еще не послушала столько сказок. Столько портретов не нарисовала, — она снова опустила взгляд к окровавленной блузке. — Если я не вернусь в свое тело, скажешь остальным майнаво, чтобы они не вымещали злость на девочке?