Даже Дукан замер словно истукан и едва нашёл в себе силы смотреть. Анижа схватила ложе Розари и подтащила к пятну, куда падал свет от выхода. Вытащила оба лезвия из огня, полила их водой, присёла рядом и разорвала кофточку Розари. Розари непонимающе мотнула головой, Анижа раскрыла ей рот и запихала под зубы кусочек свёрнутой кожи.

– Прости меня. Будет очень больно. Но ты быстро потеряешь сознание, – быстро проговорила Анижа, повернула девушку на бок, задрала её руку локтем вверх и крикнула Кальдуру: – Держи её.

Её нож с силой вошёл под кожей внизу груди, прочертил дугу по рёбрам. Кожа сразу же разъехалась. Кальдур думал, что крови будет много, но вместо этого увидел жёлтую прослойку жира и красно-белую с прожилками плевру. Чуть не потерял сознание, но это было только начало.

Розари дёрнулась, воздух вышел из неё, но без крика, Кальдур навалился и нажал сверху, и зафиксировал её, чтоб она не дернулась. Анижа резво перехватила и зажала нож в зубах, залезла в рану руками, схватила края и что было силы раздвинула. И потянулась за топориком. Розари затрясло.

Кальдур не стал смотреть. Отвернулся. Но слышал между гулкими ударами своего сердца. По три аккуратных удара на конец ребра. Жутко выверенных, осторожных, но достаточно сильных.

– О Госпожа, – взмолилась Анижа. – её кости, как труха. Пожалуйста, помоги мне, направь меня своим Светом, не дай моим рукам дрогнуть и сделай так, чтобы она пережила этот день.

Больше Кальдур ничего не услышал. Только шум в ушах и отчаянный галоп своего сердца. Перед его глазами начало темнеть, ноги стали ватными, шея покосилась.

– …шешь … ё, – услышал он бессмысленные обрывки слов.

Он посмотрел.

Розари не дышала. Её открытые глаза замерли и смотрели куда-то в бок, рот был приоткрыт, изжёванный кусочек кожи торчал наружу. Под её рёбрами зияла дыра, из которой текла кровь и виднёлась перемешанное нутро. Кальдура вырвало.

Он вытер рот и непонимающе уставился на тело. Потом на Анижу, сидящую на коленях и шипящую от боли и сжимающую свою правую руку.

– Можешь отпустить её, – выдавила она. – Я достала.

– Она что? Умерла? – потрясённо спросил Кальдур, Анижа не ответила, сложилась пополам, стискивая ладонь.

– Розари… – прошептал Кальдур, нашёл её руку и сжал. – Не оставляй нас. Давай же. Ты сильная. Ну, девочка.

Её рука была уже холодной. Не успела, остынь, но уже была чудовищно холодной в сравнении с рукой живого человека. Кальдур всхлипнул, и сжался весь, как от удара кнутом. В его спине, что-то шевелилось и негодовало, рвалось наружу, задыхалось от ярости.

И оттуда же он почувствовал тепло.

Необъяснимое и выходящее за рамки всего, что он чувствовал до этого. Словно рассветное солнце, первое, яркое и жаркое, в последний день зимы, оно прошло от его спины, к сердцу и остановилось на кончиках его пальцев и в ладони.

Розари дёрнулась и вырвалась.

Хрипло вздохнула, её нутро пошевелилось, она сжалась в клубок. Как же ей хотелось закричать от боли и агонии, но она была способна только на слезы. Лоскуты кожи на дугообразной ране сошлись, послышался хруст ребёр, встающих на место, Розари замычала, и Кальдуру показалось, что он слышит её немую молитву, о том, чтобы потерять сознание. На её изувеченное болью лицо было жалко смотреть, но он смотрел. Снова нашёл её руку и сжал.

– Сейчас, девочка, – Кальдур едва унял дрожь в голосе и стиснул её руку. – Сейчас.

Виденье 6. Лучше, чем быть мёртвым

Ночью Кальдур просыпался несколько раз. Тяжело было спать, слыша как рёбра Розари срастаются и похрустывают внутри, как она беспокойно постанывает, и как ходят от напряжения её зубы во сне.

Сон не шёл и к Дукану, он вставал, подкладывал в огонь пару дровишек, сидел и наблюдал, как они тлеют, затем надолго выходил в ночной лес и возвращался пахнувший ароматным дымом. Под утро достал откуда-то бурдюк с вином, задрал Розари голову, заставил глотать, напоил почти до бессознательного состояния и оставил спать. Посмотрел на Кальдура, как на врага и сам допил остатки.

Сутки они проспали или провалялись, отвлекаясь лишь на заготовку дров и приготовление скудной пищи.

Видимые следы от мясницкого разреза, через который Анижа забралась в её нутро, исчезли на третий день. Рана, которую проделал наконечник чёрной стрелы, зарастала куда медленнее, словно нехотя, её приходилось обрабатывать и перевязывать раз в несколько часов. Но Розари стало существенно лучше: жар и испарина покинули её, пятна румянца сменили мертвенную бледность, её зрачки больше не были расширенными, она задышала ровнее, без хрипов, губы стали красными и перестали трескаться и кровоточить.