— Но таких совпадений не бывает! — немного раздраженно воскликнул Джугашвили.

— А я и не говорил, что это совпадение, — парировал я выпад Яши в мою сторону.

— Тогда как? — Узник вновь напрягся, «пылинки» опять загорелись — он мне не верил, как, впрочем, и всем остальным собравшимся в его Ментальном Пространстве.

— Все очень просто, Яша, — я обезоруживающе улыбнулся, — в начале столетия я проживал в Минске, где познакомился с очень смышленым пятилетним мальчиком — Лазарем Гинзбургом, сыном хозяина скобяной лавки, по счастливой случайности, расположенной неподалеку от моих апартаментов. Используя свой Дар, я частенько веселил окрестную детвору, показывая «фокусы». Уже тогда я был совсем не молод, и казался тем ребятишкам древним стариком. А кому-то даже и трехтысячелетним джинном, вылезшим из кувшина…

— Так этот мальчишка — Лазарь Гинсбург и писатель Лазарь Лагин одни и тот же человек? — До Якова начал доходить смысл моей легенды. — И не вы взяли имя героя книги, а герой книги обрел имя благодаря вам… Так вы — прототип Хоттабыча? — наконец выдал он нужное мне предположение.

— Мне, конечно, лестно, что после выхода книги мое имя практически стало нарицательным в СССР : старик Хоттабыч — добрый Волшебник-Джинн... Но после Восстания семнадцатого года дорога на родину мне закрыта, — с печальной грустью добавил я. — Потомственным аристократам не место в нынешней России… А я бы так хотел упокоиться на фамильном кладбище со всей своей многочисленной родней. Мне уже недолго осталось, мой юный друг, вам этого не понять…

— Вы именно поэтому сейчас на стороне этих мразей? — указав пальцем на барона-профессора, напрямую спросил меня сын Сталина. — Потому что навсегда лишились родины?

— Да, мой юный друг, — кивнул я в ответ. — Я лишился не только родины, я лишился семьи, потерял родных и близких мне людей… Так же, впрочем, как и князь Головин — в этом наши с ним судьбы удивительно схожи… Мясорубка Гражданской никого не щадила.

— Будь проклята эта чертова война! — Желваки на скулах Якова нервно заходили, огненные ядра исчезли из его ладоней, а пальцы с хрустом сжались в кулаки. — Но, насколько мне известно, — произнес Джугашвили немного помедлив, — многие аристократы вернулись с чужбины и вполне ассимилировались в СССР. Почему бы и вам…

— Мы с Гасаном Хоттабовичем поступили точно так же, — неожиданно вмешался в наш разговор князь Головин, до этого не проронивший ни слова, — но наш благородный порыв забыть все былые «обиды», предсказуемо закончился пожизненным водворением в Абакан. В тюрьме, вызывающую ужас у Осененных Божественными Дарами по всему миру! У нас нет больше веры в благие намерения коммунистов! Все это ложь, пустые обещания и гнусная провокация!

— Постойте, но если вас приговорили к заключению в Абакан, как вам удалось вырваться оттуда? — В голосе Якова вновь появились нотки недоверия, но не в историю о заключении (он, конечно, не был наивным чукотским мальчиком и видел, чем иногда закачивались такие вот возвращения с чужбины), а в историю освобождения из Абакана. — Из этой тюрьмы еще никому не удавалось сбежать?

— А мы и не сбегали, — качнул головой Александр Дмитриевич, — мы её разрушили… «До основанья», как поется в гимне СССР [1] — «Интернационале».

[1] Как гимн государства «Буржуазная Марсельеза» и «Социалистический Интернационал» конкурировали в России до созыва в январе 1918 г. Учредительного собрания и его разгона. С этого времени как гимн пролетарского государства «Интернационал» существовал до 1943 г., став гимном Советского Союза. В 1943 г. после роспуска III Интернационала «Интернационал» стал только партийным гимном — гимном партии большевиков, затем — КПСС.

— Как разрушили? — не поверив своим ушам, переспросил Яков, находясь в полном смятении чувств. — Это невозможно!

— Обратите внимание, юноша, — проскрипел я, не вставая с дивана, — вы уже не в первый раз за наше кратковременное общение используете этот «термин» — невозможно.

— Если уж быть совсем точным, — вновь произнес князь Головин, — Абакан разрушил, не оставив от него и камня на камне, Гасан Хоттабович. В одиночку, без чьей-либо помощи! Моя помощь, как Осененного-Мозголома ему в этом абсолютно не понадобилась. Смотрите…

Что сделал командир, я так и не понял, как не понял этого и уже совсем ошалевший от наших возможностей барон фон Эрлингер. Но на свободной стене каморки Якова словно распахнулось «пространственное окно», сквозь которое развернулась величественная «картина» низвергающегося в огромный и глубокий каньон мощного водопада, блистающего потоками воды в ярких лучах небесного светила. На самом краю каньона каким-то чудом высилась слегка покосившаяся высокая каменная башня.

— Это же… он? — Пленник даже протер глаза кулаками, хотя мог и бы и этого не делать — все, что нас окружало — иллюзия. Но человеческие инстинкты зачастую берут верх над нашим разумом. — Великий член Хоргыза?

— Вам доводилось бывать в Абакане, Яков? — поинтересовался между делом Александр Дмитриевич.

— Доводилось… — Заторможено кивнул пленник, не отрывая взгляда от «окна». — Отец возил меня… когда я был еще безусым юнцом… один раз… И я читал о нем, но уже позже… Это поистине завораживает, чтобы совершить подобное, необходима просто чудовищная Сила… Даже отец, наверное, не смог бы…

— Специализация у твоего папеньки не подходящая, — ворчливо заметил я, поерзав задом на диване. — Хотя мощность его Дара, наверное, вполне позволила бы ему провернуть такой фокус, будь он Потрясателем Земной Тверди.