Шрифт:
– А у нас всегда так! Пока гром не грянет, мужик не перекрестится!
– Но ведь ждали же! В газетах писали: “Если завтра война!”, “Граница на замке!”
– Отстаньте от меня, я вам говорю! Ну чего привязалися?! Если б я все знал, я бы в Кремле сидел!
– Э-эх, выходит, и там мало чего знают!
– Ты лучше язык свой узлом завяжи, а то загремишь в Сибирь!
– А мы и так в Сибирь едем!
И мужчины громко беззлобно рассмеялись...
Мессинг протянул спящего малыша женщине.
– А проснется – опять кричать начнет? – шепотом спросила она.
– Не будет больше... не бойтесь, – так же тихо ответил Мессинг. – У него от духоты, от шума и грохота спазмы сосудиков... Теперь ничего...
– А вы доктор? – спросила женщина, прижимая малыша к груди.
– Я-то? Ну да, вроде того... – улыбнулся Мессинг и, поднявшись, пошел в свое купе. На пороге обернулся: – Если что, я тут рядом...
А в тамбуре уходили одни курильщики и приходили новые, и разговоры крутились вокруг одного и того же.
– А чего говорили-то? Рабочий класс Германии не допустит войны, так, да? Рабочий класс Германии, как один, подымется на защиту первого в мире пролетарского государства Советского Союза! Солидарность трудящихся всего мира – надежный заслон любому агрессору! – кричал сквозь грохот колес сухой узкоплечий старик в линялой рубахе и смолил скрученную из газетного обрывка цигарку.
– А кто у них в армии-то? – кричал другой мужик. – Да те же самые рабочие и есть! Вот тебе и мировая солидарность! А я ить ишшо в ту германскую воевал! Немец – вояка справный!
– Ничё, дядя! Это от неожиданности мы мало-мало растерялись! Щас соберутся и двинем их аж до самого Берлина! И Гитлера этого самого с его дружками – всех за жопу и в мешок! И в пруду утопим!
– Э-эх, сынок, твои слова да в уши Господу!
В крайнем закутке сидел пожилой мужик и медленно тянул меха гармони, а паренек лет четырнадцати пел чистым, высоким голосом:
Степь да степь кругом, путь далек лежит,В той степи глухой замерзал ямщик.В той степи глухой замерзал ямщик. И набравшись сил, чуя смертный час,Он товарищу отдавал наказ.Он товарищу отдавал наказ...И плыла мелодия в бескрайние поля, раскинувшиеся до самого горизонта, и сияло высокое безоблачое небо, солнце плыло по нему большим расплавленным желтком. Железная дорога черной стрелой разрезала степь пополам, и по этой дороге стучал, пыхтел, пуская клубы белого пара, длинный, зеленый, похожий на червяка поезд. И стояла вековая тишина, и будто не началась война...
Вдруг, нарушив эту тишину, послышался далекий вой моторов, и в голубом просторе показались три точки, которые быстро росли, превращаясь в самолеты. Вой усиливался – самолеты пикировали прямо на поезд. И вот первый черный взрыв вырос рядом с железнодорожным полотном.
Издав протяжный свисток, поезд медленно затормозил и наконец встал, и из вагонов посыпались люди. Они бежали в поле в разные стороны. Ахнули новые взрывы, и самолеты, выйдя из пике, взмывали вверх, но не улетели, а стали разворачиваться и вновь пошли на снижение, и снова рванули черные взрывы, и застучали долгие пулеметные очереди, словно длинными плетями стегая землю. Люди бежали с криками и падали, закрывая головы руками... Женщины прижимали к себе маленьких детей, вопили от ужаса, а пули фонтанчиками вспарывали землю прямо у их ног.
После третьего захода самолеты снова взмыли вверх и скоро растворились в бездонной синеве. Воцарилась жуткая тишина. Люди медленно поднимались, со страхом глядя в небо. Паровоз пустил большое облако пара и пронзительно засвистел.
И все побежали обратно к вагонам...
На столике вздрагивала керосиновая лампа, вагонное окно было тщательно зашторено. В карты играли до изнеможения. Громко шлепали их об столик, смеялись, выкрикивали:
– А вот вам дамочка треф, что скажете?
– А мы вашу дамочку козырным валетиком накроем!
– Не надо накрывать – все равно никто не родится!
– Раиса Андреевна, ну что вы, в самом деле? Зачем семерку пик оставили?
– А куда ж я ее дену, миленький?
– Ну вот мы и сели в лужу! Шестнадцатый раз дураки! Поздравляю!
– Не шестнадцатый, а восемнадцатый! – поправил Дормидонт Павлович.
– Нет уж, извиняйте, шестнадцатый! – яростно возразил администратор Осип Ефремович. – А будете спорить, я, когда приедем, суточные вам на неделю задержу!
– А мне правда дороже суточных! – рявкнул басом Дормидонт Павлович. – Восемнадцать раз вы дураками остались!