Вздохнул, покачал головой — признал поражение. Сощурил глаза, срисовал название книги, что держал в руке преподаватель: «Лекции по истории КПСС». Записал его в тетрадь. «Надеюсь, такое чтиво есть в институтской библиотеке». Выдохнул — с чувством выполненного долга. Подпёр кулаком подбородок, чтобы не позволить голове упасть на столешницу. Скомандовал себе: «Не спать!» Пытаясь взбодриться и прогнать сонливость, вновь отыскал взглядом знакомую светлую косу…

Теперь я знал, что стану читать перед сном… со следующего месяца.

После «истории КПСС» меня ждал другой будущий кошмар — немецкий язык. Александр Усик, к моему несчастью, в школе-интернате изучал именно его. Поэтому я, вместо того, чтобы пойти за зачётом по иностранному языку простым путём (на английском тараторил бодро — посвятил ему в прошлой жизни немало времени), ступил на непроторенную тропу (мои знания немецкого языка ограничивались фразами из фильмов о Второй мировой войне и «крылатыми выражениями» из немецкого порно). Но немного поразмыслив, пришёл к выводу, что знание ещё одного языка не помешает: кто может сейчас предсказать, куда меня занесёт во времена перестройки.

Честно продемонстрировал немке полное отсутствие знаний (в ответ на мои «хенде хох» и «даст ист фантастишь» женщина лишь покачала головой). Заверил преподавательницу, что учусь быстро, что к концу года подгоню своё владение дойчем до «средней температуры по нашей группе». Робкое предложение перевестись в группу к «англичанам» решительно отверг. Не в последнюю очередь потому, что в английской группе занималась Пимочкина. Да и Пашка Могильный пообещал, что поможет мне в изучении немецкого: как оказалось, он шпарил на этом языке почти без акцента — сказалось общение его деда с бывшими военнопленными.

А вот лекция по физике меня порадовала. Показала, что не зря я в прошлой жизни учился в этом же институте. К экзаменам по «серьёзным» предметам я готовился и в прошлом: «автоматом» оценки по ним не раздавали. Теперь понимал: зубрил тогда конспекты не зря. Пусть мне и не пригодилось в жизни всё то, о чём со скучающим видом рассказывал первокурсникам девяностых годов седой профессор. Но в недрах памяти оно у меня отложилось.

И теперь, в шестьдесят девятом, я мог бы не только продолжить любую фразу, начатую вещавшим с трибуны красноносым доцентом, но и дополнить многие его утверждения, ссылаясь на исследования учёных и собственный опыт. Идеальной памятью я в новой жизни не обзавёлся. Однако мозг, доставшийся мне по наследству от Комсомольца, не подтормаживал — хорошо работал и как вычислительная мощность, и как поисковик.

После занятий я покинул институт в гордом одиночестве. Аверин и Могильный отправились записываться в народную дружину, как и решили ещё вчера. Вдвоём. Мне их идея патрулировать по вечерам улицы с красной повязкой на руке не приглянулась: разрабатывал собственные планы по борьбе с преступностью. Да парни меня и не уговаривали присоединиться к ним. Я понимал, что выгляжу в их глазах хилым и слишком молодым. Что было отчасти правдой: тело Комсомольца хоть и оказалось выносливым, но развитием мускулатуры очень напоминало «геймеров» из будущего.

По пути к общежитию я прогулялся мимо тридцать четвёртой школы. Вспомнил о ней, когда обдумывал способы улучшить свою нынешнюю физическую форму. Память подсказала, что в будущем около школы видел неплохую спортивную площадку. В девяностых кроме рынков и магазинов мало что строили — значит, та площадка около школы была с советских времён (в чём я вскоре и убедился). Школу нашёл на прежнем месте. Её корпуса выглядели не хуже, чем в будущем. Поглазел через забор на небольшой стадион, на брусья и турники. Решил, что здесь и стану проводить свободное время — когда не буду грызть гранит науки.

Я не сразу свернул к корпусу общежития — сперва заглянул в «Гастроном». Молодой организм расходовал калории с устрашающей скоростью. В прошлой жизни я бы этому радовался: отпала бы проблема с лишним весом. Но теперь, с десятью советскими рублями почти месячного бюджета, пришлось заняться непривычным делом: задуматься об экономии средств. Тратить свои скудные финансы я пока не собирался. Могильный принёс в общежитие сумку с картошкой и четверть мешка яблок; да и от Славкиных разносолов после вчерашней вечеринки и завтрака кое-что осталось. Парни меня по умолчанию включили в свою маленькую коммуну — спорить я не стал. Но всё же заглянул в продуктовый магазин — с целью расширения кругозора.

Прошёлся по залу, разглядывая пирамиды из стеклянных и консервных банок, пару видов колбас, трупики уток (куриц не увидел), страшноватое мясо на кости, бутылки с кефиром и молоком, вымпелы победителей соцсоревнований. Что сразу бросилось в глаза — отсутствие ярких упаковок. Привык, что супермаркеты пестрили красками. Но в прошлом с красками явно была проблема. Как и с красивыми обёртками. В голове тут же промелькнула мыслишка: «Так дела обстоят только в Союзе или и за границей тоже?» Скудный ассортимент на витринах меня не смутил. Примерно такой я и ожидал здесь увидеть: память хранила кадры из детства, когда полки продуктовых магазинов заполняли лишь трёхлитровые стеклянные ёмкости с огурцами и патиссонами.