— На дуэли в этом нет смысла. Оружие перекрестно связано — ваш излучатель не сработает до сигнала рефери.

— Но я довольно быстрый.

— Не в том классе. Вы же не играете сами в ваш фитбол — и знаете почему.

Смит знал. Когда предприятие только начиналось, он собирался играть и тренировать, а не только администрировать. Однако несколько встреч с нанятыми им людьми быстро доказали, что спортсмен образца 1926 года заметно уступал современному человеку среднего уровня развития. В частности, его рефлексы были медленнее. Смит прикусил губу и ничего не ответил.

— Сидите тихо и не высовывайтесь, — сказал Феликс, — а я попробую сделать несколько звонков и посмотрю, что можно предпринять.

Секундант оскорбленного был вежлив, но исполнен сожалений. Ему ужасно жаль, что он не в силах оказать услугу мастеру Гамильтону, но он действует согласно полученным указаниям. Не может ли мастер Гамильтон переговорить непосредственно с главным действующим лицом? Верно, это вряд ли соответствует протоколу. Однако обстоятельства довольно необычны; дайте ему несколько минут — и он позвонит сам.

По прошествии указанного времени Гамильтон получил разрешение поговорить с самим оскорбленным и позвонил ему. Нет, о том, чтобы отказаться от вызова, не может быть и речи; и вообще, весь этот разговор строго конфиденциален — протокол, знаете ли. Он вовсе не стремится убивать обидчика и готов принять извинения.

Гамильтон объяснил, что Смит не может смириться с подобным унижением из-за особенностей психологии. Он — варвар, «человек из прошлого», и просто не в состоянии смотреть на вещи с точки зрения джентльмена.

Главное действующее лицо кивнуло.

— Теперь я это знаю. Знал бы раньше — попросту проигнорировал бы его грубость, вел бы себя с ним как с ребенком. Но я не знал. А теперь, если учесть, что он сделал — ну, мой дорогой сэр, вряд ли я могу это игнорировать, не правда ли?

Гамильтон признал, что собеседник имеет полное право на сатисфакцию, однако заметил, что, убив Смита, тот станет весьма непопулярной в обществе фигурой.

— Он, знаете ли, любимец публики. И, боюсь, многие станут рассматривать принуждение его к дуэли как обычное убийство.

Гражданин тоже думал об этом. Забавная дилемма, не так ли?

— А не хотели бы вы сразиться с ним физически — наказать обидчика тем же способом, каким было нанесено оскорбление — только сильнее?

— Право же, дорогой сэр!..

— Это всего-навсего идея, — заметил Гамильтон. — Но вы могли бы подумать об этом. Можем мы получить три дня отсрочки?

— Даже больше, если хотите. Я ведь сказал, что не рвусь довести дело до дуэли. Я лишь хочу обуздать его манеры. Ведь любой может повстречаться с ним где угодно.

Гамильтон пропустил этот выпад мимо ушей и позвонил Мордану — как поступал всегда, когда бывал озадачен.

— Что мне делать, Клод? Как вы думаете?

— Не вижу, почему бы вам не предоставить ему действовать по собственному разумению — и быть убитым. Индивидуально — это его жизнь, социально — не велика потеря.

— Вы забываете, что он нужен мне как переводчик. Вдобавок, он мне просто нравится. Он патетически храбр перед лицом мира, которого не понимает.

— М-м-м… В таком случае, давайте попробуем поискать решение.

— Знаете, Клод, — серьезно проговорил Феликс. — я начинаю сомневаться в разумности этого обычая. Может, я просто старею, но если холостяку вышагивать по городу с важным видом представляется забавным, то теперь с моей точки зрения это начинает выглядеть совсем иначе. Я даже подумываю, не нацепить ли повязку.

— О нет, Феликс! Этого вы не должны делать.

— Почему? Многие так поступают.

— Это не для вас. Повязка — признак поражения, признание собственной неполноценности.

— Что с того? Все равно я останусь собой. И какая разница, что обо мне подумают?

— Ошибаешься, сынок. Очень легко впасть в заблуждение, будто ты независим от своей культурной матрицы, но это способно повлечь за собой самые тяжкие последствия. Ты — часть своей группы и — хочешь или нет — связан ее обычаями.

— Но ведь это всего лишь обычаи!

— Не преуменьшай силы обычаев. Менделианские характеристики и то легче изменить, чем обычаи. Попробуй изменить их — и окажешься связанным в тот момент, когда меньше всего ожидаешь.

— Но, черт возьми! Ведь никакой прогресс невозможен без ломки обычаев!