Таксист пожеланию обрадовался, и «трояк» аккуратно убрал во внутренний карман, заодно поделившись мнением:

— Зае… — он осекся и попробовал снова. — Хорошие песни, нам с женой очень нравится! Напиши про нас, таксистов, чего-нибудь!

— Обязательно! — с легкой душой пообещал я.

Вот она, святая святых советского Слова, прямо напротив Третьяковки, куда мы с Таней пойдем в это воскресенье — саморазвиваться. Проходя мимо памятника Толстому (который Лев, а не почти-современник), потер дедушку за локоть — на удачу. А вот христианского непротивления злу нам не надо — это для совсем пацифистов.

— Нервничаешь? — спросил нервничающий дядя Толя.

— Если здесь нужно приносить писательский аналог клятвы Гиппократа — я ее не знаю, — улыбнулся ему я.

А чего нервничать? Все решено, пришел-получил-спасибо-до свидания.

У входа нас встретил дымящий папироской Полевой, красноглазый и морщащийся на неяркое ноябрьское солнышко.

— Здравствуйте! — поручкались.

— Сейчас пойдем, — стряхнул пепел в урну классик. — Только Михаила Александровича дождемся.

За забором припарковалась «Волга», и из нее выбрался не такой уж и пожилой, шестидесятитрехлетний, во всех смыслах высоколобый, классик советской литературы.

— Очень интересные ощущения испытываешь, когда видишь перед собой того, кого проходят в школе! — пока Шолохов энергично топал к нам, поделился я эмоциями. — Что-то вроде щенячьего восторга. Неловко даже как-то!

— Это пока, а потом будешь с нами водку запросто пить! — подмигнул мне Полевой, выкинул окурок, и мы пошли навстречу классику.

Поздоровались, я был награжден великодушным кивком и рукопожатием, а Судоплатов-младший — припечатан:

— Похож!

На этом процедуру знакомства сочли успешно завершенной, и пошли внутрь.

— Готовься, начинающий писатель Ткачев, сожрут тебя теперь наши акулы! — начал запугивание Михаил Александрович.

— А я в ЦДЛ не пойду, поэтому они меня никогда не найдут, — улыбнулся я.

Полевой с Шолоховым хохотнули. Последний одобрительно хлопнул меня по плечу:

— Фельетонист!

Воспользовавшись моментом, адаптировал анекдот про сифилитика и филателиста, переиначив в «фельетониста». Теперь хохотнули уже все трое, и мы зашли внутрь. Вот здесь казенщины намного меньше, упор сделан на уют и дизайн «под старину». По ковровой дорожке дошли до двери, и Полевой, открыв, кивнул заходить.

Тараны у нас вперед, поэтому пропустил Шолохова, и повел бледненького дядю Толю за ним. За столами — атас! На книжках этих солидных, сурово взирающих на меня дяденек я вырос, особенно — на книжках улыбающегося мне Николая Николаевича Носова, и совсем не рос на книжках уважаемого Первого секретаря Константина Александровича Федина, которого не читал. Надеюсь, знание его текстов в требования к будущим членам не входят. А вот и Пахмутова — сидит в окружении незнакомых, не менее суровых дяденек и знакомого мне по фоткам из интернета нынешнего секретаря правления Союза композиторов СССР Щедрина Родиона Константиновича.

Кажется, я начинаю понимать!

— Здравствуйте, уважаемые товарищи! — отвесил им фирменный пионерский салют.

— Здравствуйте, — буркнул Судоплатов.

— Здравствуйте, Анатолий Павлович, присаживайтесь вот сюда, пожалуйста, — твердой руководительской рукой указал Федин отчиму на свободное место в «ножке» образованной столами буквы «П», а мне велел встать перед центральным столом.

Константин Александрович встал, откашлялся:

— В ответ на заявление Сергея Владимировича Ткачева о…

Сидящий рядом функционер горячим неразборчивым шепотом прервал начальника.

— Как нет? — поднял тот бровь. — Что за бардак? — в помещении раздались сдавленные смешки. — Не важно, — величественно махнул он рукой. — В общем, Сережа, вот! — взял ручку, расписался в лежащем перед ним членском билете Союза писателей СССР с моей фотографией и печатями. Закрыв, протянул мне. — Носи с честью! А теперь два шага влево!

Прижимающий драгоценную корочку к груди — отыгрываю роль не верящего в такое счастье ребенка — я послушно шагнул, оказавшись перед Щедриным.

— У нас заявления тоже нет! — встав, повеселил он товарищей, и расписался в книжечке члена Союза композиторов — тоже с моей фотографией. — От лица Союза композиторов СССР рад приветствовать тебя в наших рядах!

Пожали руки, и я понял, что настало время вспомнить неосторожно накормленного в прошлом детстве жвачкой хомяка — бедняга набил полные щеки, задохнулся и умер. Ох и ревел я тогда! И до сих пор работает.

— Товарищи! — шмыг. — Это — очень щедрый аванс, и я ответственно клянусь изо всех оправдывать оказанное мне доверие!