Подарки, конфеты, доллары и деньги… Бойтесь данайцев, дары приносящих… Что-то не то говорит он людям, а от успеха их миссии зависит столь многое!..

— Все будет о’кей, кэп! — оптимистично заверил командира Харди. — Эти гуки не доставят нам хлопот!

Гранта передернуло от слова «гуки». Неужели Харди не понимает, что успех всей операции зависит от превращения злых гуков в добрых чингачгуков — вьетнамских братьев идиллически добрых индейцев Фенимора Купера!

Минут двадцать разглядывал Грант с разных позиций на опушке джунглей рисовые поля, огненно пламенеющий под солнцем алый ковер из головок мака, бамбуковые хижины на сваях со спущенным бамбуковым бревном с насечками вместо ступенек.

В бинокль он разглядел полуголые тела занятых делом селян.

На оперативную базу Грант возвращался в глубокой задумчивости. Позади бесшумно крался его ординарец и телохранитель Мак. Этот техасец гордился тем, что раньше считалось величайшим позором, — индейской кровью в своих жилах. Мак числился первым в команде следопытом.

В Ня-Чанге, готовясь к заданию, они досконально изучили будущий район действий, его географию, экономику, добросовестно познакомились с культурой народа, национальным психическим складом, обычаями, верованиями, основами языка. А главного он, Грант, все же не знает: станут или не станут туземцы помогать американцам, станут ли они союзниками в борьбе против Вьетконга?

Доллары, жевательная резинка… Подействуют ли здесь методы филиппинского президента, о которых с таким неподдельным восторгом рассказывал ему полковник Фолькстаад? Тот знал обо всем этом не с чьих-либо слов, а сам лет пятнадцать тому назад воевал против хуков на Филиппинах. («Мой мальчик! Я служил у самого генерала — тогда полковника Лансдейла, советника филиппинского президента Района Магсайсая. И с ним же потом перебрался сюда в Сайгон, когда здесь запахло жареным».) Это Лансдейл испрашивал для Магсайсая деньги, шоколад и конфеты, которыми его солдаты задаривали поголовно всех детей в деревнях. Операция «Конфеты» привела к тому, что эти несмышленыши доносили на отцов, стали важнейшим источником информации о партизанах и тем помогли подорвать их силу.

Прежде, во время службы на форпосте, романтик Грант сравнивал свою жизнь с жизнью первых белых поселенцев таинственного Нового Света в укрепленных поселках на лесной росчисти. Они тоже не расставались с оружием, оборонялись и нападали на туземцев. Теперь же ему и его «беретам» предстояло вести наполненную тревогами и приключениями жизнь тех куперовских героев, которые отважились пойти в глубь неизведанного лесного материка, чтобы торговать с покорными туземцами и воевать против непокорных. Купер воспевал добрых чингачгуков, а здесь гуки, и пока эти гуки — загадка. И весь вопрос — вопрос жизни и смерти для зеленоберетчиков — сводится к одному: станут ли эти гуки чингачгуками?

Гранту не терпелось самому воочию увидеть таинственных горцев, но он не решился показать свой англосаксонский нос в их деревне: голубоглазых брюнетов в здешних краях не видывали.

В лагере он подошел к Дону Мэтьюзу. Радист уже вторично, после отправки первой радиограммы об удачном приземлении и выходе на базу, связывался с Центром Би-57.

Он уселся на большой камень возле Мэтьюза и начал протирать автомат.

Радист зашифровывал радиограмму о первых шагах, предпринятых в тылу противника сводным отрядом капитана Гранта. Первые шаги отряда — это первые капли того «Падающего дождя», которому, по замыслу отдела планирования «фирмы» и штаба «зеленых беретов», суждено размыть плотину коммунистического режима.

Дон Мэтьюз, этот красивый парень из Гаваны, великолепно танцует румбу и пачангу, но живет только одним — любимым радиоделом. Он и с Кубы бежал потому, что Фидель грубо прикрыл его радиомастерскую. Во времена Батисты Мэтьюз отнюдь не был богат и, чтобы подработать на новую радиоаппаратуру, частенько, бывало, становился джиголо — платным компаньоном богатых, но стареющих американок. Его отец был сначала видным гаванским гангстером, затем телохранителем у Батисты, мать — в ней текла испанская и негритянская кровь — прославилась в сороковых годах как мисс Куба. Сам же Дон Мэтьюз славился как маг и волшебник эфира. Утверждали, что Дон не только с потрясающей скоростью передает, принимает и зашифровывает-расшифровывает радиограммы, но буквально «из воздуха» делает радиодетали для ремонта рации. Во время вторжения в заливе Кочинос Дону крепко повезло: Кастро разгромил десант из кубинских эмигрантов прежде, чем Дон успел высадиться.

— Эту длинную радиограмму я не стану передавать обычным путем, — сказал Дон Мэтьюз, отложив шариковый карандаш. — Слухачи Вьетконга мигом засекут меня, даже если я буду опять работать на официальной волне генерального штаба армии Таиланда. Ты никогда еще не видел нашу последнюю техническую новинку для обмана «слухачей»? Я просто влюблен в нее!

— Валяй, Дон! — снисходительно усмехнулся командир. — Показывай свои фокусы!

— Этот фокус, Джонни, — с жаром заверил Гранта радист, — достоин самого Мандрэйка-волшебника! Ты, конечно, знаешь, что во время второй мировой шпионы нередко проваливались из-за того, что рации с головой выдавали их врагу. Благодаря радиопеленгации враг очень скоро засекал рацию и через час, а то и раньше накрывал радиста с поличным. А теперь нам не страшны никакие слухачи! Леди и джентльмены! Прошу внимания!

Подражая жестам циркового иллюзиониста, он достал из похожего на сейф ящика небольшой транзисторный радиопередатчик, снабженный миниатюрным магнитофоном — все западногерманской работы, — подключил к питанию из анодных и накальных батарей и начал работать на телеграфном ключе, записывая радиограмму на магнитной ленте. На это у него ушло минут десять, не больше. Затем он перемотал обратно ленту и переключил магнитофон на воспроизведение, а радиопередатчик — на передачу.

— А сейчас, уважаемая публика, — продолжал он увлеченно, — мы приступаем к главному!