Ну…

Может и нет. Но без них надежды удержать Ригу не было вовсе. Поэтому штаб командования надеялся использовать тяжелые корабли как артиллерию дивизионного звена. Только очень тяжелую. Способную одних только пяти и шестидюймовых снарядов насыпать массу практически по любому из пригородов Риги. А если потребуется, то и главным калибром угостить.

И вот — налет.

Самолеты были полностью готовы и ждали только вылета. Пилоты — тоже. Дежурная смена пила чай и коротала время за байками. Так что минуты не прошло с первых взрывов, как они уже бежали к своим самолетам.

Разбег.

Взлет.

И набор высоты по восходящей спирали.

При этом по команде с флагмана береговые средства ПВО прекратили стрелять. Все равно целей не видно. А угрозу для своих истребителей такой огонь представлял.

И тут — началось…

Оказалось, что дирижабли шли не в одиночку. Их прикрывали тяжелые истребители. Которые в атаку и пошли, пользуясь своим преимуществом — примитивными системами ночного видения.

Изначально их делали для оснащения кораблей. Но Зворыкин сумел миниатюризировать установку для монтажа в тяжелый истребитель. Инфракрасный прожектор, камера, оптико-электронный преобразователь и простенький кинескоп с крошечным разрешением.

Ничего особенного.

Все уже имелось. Оставалось только «обработать напильником» и правильно применить.

Качество картинки даже не дрянь, а полный абзац. Удавалось различать только бесформенные пятна, связанные с работающими двигателями. Но и этого хватало, что позволяло в воздухе определять где кто.

Одиночное пятно — палубные истребители. Два пятна рядом — тяжелые истребители. Дирижабли же выглядели довольно массивно проступая большим силуэтом. У них ведь имелась система защиты от обледенения из-за чего весь массив жесткого каркаса для баллонов светился пусть и не ярко, но заметно.

Вооружение же тяжелых истребителей позволяло быстро и почти что безболезненно сбивать неприятеля. Сбривать. Разрывая самолеты англичан в клочья.

Палубные истребители пытались сопротивляться.

Дураков среди летчиков не было. И «лайми» практически сразу просекли, что их атакуют. И что это все — одна сплошная ловушка. Но… не видно же ничего. Тяжелые же истребители в маневренный бой не вступали и били на проходе.

Выныривая из кромешной тьмы давали короткую очередь из 20-мм автоматических пушек тонкостенными снарядами с повышенным содержанием взрывчатки. Местными аналогами Minengeschoss. Даже одно попадание такой «плюхи» в довольно хлипкие палубные бипланы ставило на нем жирный такой крест. Но их прилетало обычно два-три. Из-за чего эти «пепелацы» буквально лопались, разлетаясь.

После чего тяжелый истребитель, проявившись на несколько секунд во вспышке взрывов о пламени огня, исчезал, ныряя в темноту. Раз. И его вновь не видно.

Хуже того — это яркие пятна, какими падали горящие палубники, сильно мешали зрению пилотов. И тех, и других. Только советские истребители ориентировались по прибору. И с довольно высокой степенью безошибочности выходили на цель. Раз за разом… раз за разом…

На земле не выдержали и начали стрелять из зенитных пушек, видя это безобразие. Но несколько снарядов, прилетевших с кораблей, заставил зенитки замолчать. Отрезвив. Помочь истребителям они не могли, а вот сгубить жалкие остатки самолетов союзников — очень даже…

— Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… — медленно произнес Фрунзе, когда прочитал доклад о ходе боя. Оперативный. Потому что вся эта операция отслеживалась из Ставки в реальном времени. Ретрансляторы на легких дирижаблях первого поколения позволили иметь прямую связь с авиагруппой…

Окружающие как-то странно скосились на Михаила Васильевича, но промолчали. Он иногда выдавал странные словечки и выражения. Все уже привыкли…

Приняв доклад о том, что все идет как надо, генеральный секретарь отправился на встречу с исторической секцией Академии наук и просто толковыми историками, которых ему подбирала контрразведки. Обе. И политическая, подчиненная Фраучи, и военная, что была под рукой Триандафилова.

— Здравствуйте товарищи, — поздоровался генсек, входя в просторную комнату для переговоров.

Те отозвались нестройным хором.

Поздно.

Ночь на дворе.

И Михаил Васильевич многим поломал график жизни-работы, вытащив вот так непонятно для чего. Да еще и из разных городов, поселив в московские гостиницы. Поэтому люди не пылали большим уж энтузиазмом и здоровались лишь из вежливости и осторожности. Так-то у ряда по лицу было ясно — сказали бы, много чего сказали, если бы не статус Фрунзе.

— Прошу прощения за долгое ожидание. Вас покормили? — спросил Михаил Васильевич.

— Да. Да. Конечно. — стало раздаваться отовсюду.

— Нормально заселили?

И вновь он услышал отовсюду положительный ответ на все лады. Но уже несколько более позитивный. Людям было приятно, что столь высокий начальник заботится об их быте. Несмотря на все неудобства.

— Хорошо, — кивнул Фрунзе. — Тогда к делу. Я собрал вас для того, чтобы обсудить два важных вопроса: экспериментальную историю и военно-патриотическое воспитание.