Мультики давно кончились, но она не желала слезать с коленей.

– Ты мне отсидела ноги, Кать! И я в туалет хочу.

– Только вернись сразу, ладно?

– Ладно, только книжку прихвачу.

– И чаю мне сделай! С бутером.

– А ты не обнаглела, сестрица? – рассмеялся Данька.

–Пожалуйста! Ты же будешь проходить мимо кухни! Что тебе стоит? Идёшь туда – ставишь чайник, идёшь обратно – наливаешь чай! А бутер вообще дело минутное.

– Тогда сама его сделай!

– Я боюсь! Нож острый! Я ка-а-ак порежусь! И ка-а-ак заплачу! Разве ты сможешь спокойно читать, зная, что на кухне рыдает твоя сестра? Раненая, истекающая кровью, без бутерброда?

– Катька, ты ужасная манипуляторша!

– Я не знаю, что это, но согласна быть манипульшей за бутерброд. С чаем!

– Ладно, принесу.

– Спасибо, братик, ты самый лучший! Только бутерброд обязательно с помидорчиком, хорошо?

– Будет с помидорчиком, – вздохнул Данька, выходя в коридор.

– И с маянезиком! – донеслось ему вслед.

Включив на кухне свет, он вздрогнул – оказывается, мама так и сидела в темноте в углу.

– Мам, у тебя всё в порядке?

– В больнице перестал отвечать телефон, – сказала она. – Всё время занято.

– Наверное, туда сейчас все звонят, не пробиться.

– Наверное.

– Ляг отдохни, мам. Что ты тут сидишь без света?

– От света голова сильнее болит. Я жду, вдруг позвонят из больницы. И скажут… Что-нибудь.

– Мам, я услышу, если телефон зазвонит. Иди полежи, ты бледная совсем.

– Ладно, Дань, ты прав. Пойду лягу, – мама с усилием поднялась из кресла.

– Принести тебе чаю? Я буду сейчас Катьке делать.

– Не надо, меня что-то подташнивает. От нервов, наверное. Пойду, попробую уснуть. Разбуди меня, если позвонят из больницы, ладно?

– Обязательно, мам.

– И Катерину спать уложи, посмотри, чтобы она зубы почистила на ночь.

– Да, мам.

– Ты отличный сын, я люблю тебя.

– И я тебя, мам.

Глава 9. Пять дней коллапса. Дни 4-5

День четвертый

Проснувшись, Данька понял, что в доме непривычно тихо. Обычно в это время работает телевизор, собирается на работу папа, готовит ему завтрак мама – всё это за дверями и стенами, негромко, но создаёт фон. Фон домашнего благополучия. Сейчас тишина, и это нехорошая тишина. Тревожная.

Протопали по коридору босые пятки, скрипнула дверь.

– Ты проснулся? – заглянула Катька. – Ага, проснулся. Доброе утро. Подвинься.

Она прыгнула на кровать и ввинтилась под одеяло.

– У тебя ноги леденючие! – сказал Данька недовольно.

– А вот сейчас об тебя согрею!

– Прекрати, жабёха! – мальчик завертелся, уклоняясь от холодных пяток.

– Мама ещё спит, – пожаловалась сестра. – Первый раз в жизни встала раньше. С ней всё в порядке?

– Не знаю, Кать. Не уверен.

– Ты сваришь мне кашу? И чай? С молоком?

– Конечно. Но сначала ты умоешься и оденешься. Завтракать в пижаме – барство. И зубы не забудь почистить.

– Ты зануда.

– А ты вредина.

– Занудой быть хуже.

– Умываться иди.

Катька со вздохом вылезла из-под одеяла и пошлёпала босыми ногами в ванную.

– И тапки надень! Простудишься!

Сестра скорчила рожу и показала язык.

***

– У мамы каша вкуснее.

– Я знаю. Ешь.

– Она с комочками!

– Комочки безвредные.

– Но противные!

– Не ешь комочки, ешь кашу.

– Они попадаются!

– Выплёвывай.

– Плеваться – некультурно!

– Тогда не ешь. Ходи голодная.

– Когда мама встанет?

– Не знаю. Не буди её. Пусть отдохнёт.

Накормив сестру, Данька подошёл к родительской спальне, постоял немного, решился и тихо поскрёбся в дверь. Послушал – тихо. Осторожно повернул ручку, толкнул – не заперто.

Сначала подумал, что мама спит, но она повернула голову на подушке. Лицо её в полумраке плотно зашторенных окон казалось белее простыни. Глаза ввалились, губы – бесцветная тонкая нитка, на лбу испарина.