– С днём рождения, – сказал Данька, всунув Ирке в руки букет. – Всего, как говорится, и побольше.

Девушка с подозрением покрутила образец искусства флористики, осторожно заглянула внутрь.

– Дань, кто свил это гнездо? И почему ты принёс его мне? Я не хочу высиживать птенцов такого неаккуратного существа…

– Это авангардный букет, созданный специально для тебя, – призналась Василиса. – Возможно, в нём есть какая-то скрытая от нас гармония. Поздравляю с совершеннолетием. По правилам моего родного мира, ты…

– Вась, я из того же среза. Ты не знала?

– Нет, мне никто не сказал.

– Неважно. Спасибо за поздравление. И за… э… букет. Раз вы настаиваете, что это он. Оттуда точно никто не вылупится?

– Выброси, если сомневаешься, – отмахнулся Данька. – Мы хотели как лучше, но ты же меня знаешь…

– Нет уж. Я нарисую с него натюрморт и подарю тебе. На твои восемнадцать.

– Это будет жестоко, но справедливо, – признал Данька.

– Пойдёмте. Сейчас Сеня петь будет.

***

– А вот и амбассадор модного безумия, – представил Василису Сеня. – Именно эта девочка заразила наше сообщество проклятой песенкой, которую поют теперь все. Особенно те, кому вовсе бы рот разевать не стоило.

– Извините, я не специально, – смутилась Васька.

– Это негласный девиз корректоров, – засмеялась чернокожая девушка лет двадцати, с резко контрастной седой шевелюрой, образующей вокруг головы белый шар мелкокурчавых волос. – Я Абигейл, будем знакомы.

– Василиса. Я не корректор.

– Я вижу. Не комплексуй, мы не гордимся этим. Быть корректором – не привилегия.

– Итак, песня! – Сеня подтянул к себе гитару. – Морская иркопоздравительная.

Как нам поздравить прекрасную Ирку,Как нам поздравить прекрасную Ирку,Как нам поздравить прекрасную Ирку,Этим ранним утром?Может, схватить её нежно за шкирку,И запустить по паркету впритирку,Чтоб прокрутить в Мультиверсуме дырку,Этим ранним утром?

– Следующий! – Сеня ткнул пальцем в паренька с крашеными в синий цвет волосами. – Но предупреждаю, на «Ирку» больше рифмы нет!

Пусть её жизненный путь будет гладким,Пусть угощение будет сладким,Чтобы в конце разгадать все загадки,Этим ранним утром!

– Рифма не идеальная, но принимается! – кивнул Сеня. – Следующий!

Корректоры явно подготовились – каждый пропевал свой куплет в меру вокальных возможностей, не всегда попадая в ритм, но уверенно. Пока очередь дошла до Василисы, она тоже успела сочинить кое-что:

Хотя мы с Иркой мало знакомы,Я б ей всегда подстелила соломы,Чтобы её миновали обломы,Этим ранним утром!

– Спасибо, ребята, было очень трогательно, – сказала Ирина, – вы меня прям засмущали. Кстати, Василиса, я как раз сегодня закончила твой портрет. Пойдёмте все смотреть? Дань, прихвати заодно ваш куст. Для гостиной этот артобъект немного слишком авангардный.

Васька ожидала от портрета… Сама на знала чего. Однако он оказался вполне узнаваемым, даже несмотря на то, что девушка на нём заметно старше, строже и красивее. И всё же было там в нём нечто, намекающее на струну под током. Почти неуловимый второй слой, скрытый смысл, непонятный намёк.

– Заметила? – спросила Ирка, глядя, как Василиса разглядывает картину под разными углами, пытаясь уловить это, спрятанное.

– Заметила, – кивнула Васька, – но сама не понимаю, что.

– Круто, Ирина, ты реально талантище, – сказала скуластая низкорослая девушка с чёрными гладкими волосами, сняв очки. – Это даже немного пугает.

Её синие глаза оказались узкими и раскосыми, странно смотревшимися на круглом плоском лице.

– Я могу тебе показать, хочешь? – спросила она Василису.

– Ты эмпатка?

– Да. У нас это часто бывает.

– Я знаю. Я не против.

Круглолицая взяла её за руку. Мир вокруг вспыхнул красками, и раздвинулся в объёме, как будто стены стали полупрозрачными декорациями, за которыми проступили механизмы, приводящие их в почти незаметное движение, непонятно откуда и куда. Может быть, из прошлого в будущее. Стоящие вдоль стен картины обрели глубину, и как будто превратились в окна, ведущие в некое специфическое безумие. То, что Василиса видела на них обычным зрением, теперь кажется только случайным налётом пыли на стекле. Сами рисунки сделаны там, внутри, на неевклидовых плоскостях метареальности. И её портрет — это не только лицо, которое у неё может быть однажды будет, но и струна под током, которая неким странным образом и есть настоящая она.