Менестрель не смог не улыбнуться, но отвечать на игру не стал, продолжая молча перебирать струны.

— Метель закончилась! — вбежал в зал короля счастливый Нолдо. — Мы начали спасательные работы!

Нолофинвэ, в молчании обменивавшийся записями и картами с двумя военачальниками, поднял голову и побледнел.

— Докладывайте… — очень постарался сказать твёрдо король. — Обо всём. Составьте… Списки погибших. И никто… Кроме меня, не должен их видеть. Выполняйте… Сделайте всё, что сможете. Храни вас Эру…

Турукано резко встал.

— Я тоже пойду, отец. Не могу больше здесь сидеть.

— Иди, сын, — тихо произнес Нолофинвэ.

Наконец, заметив состояние отца, Ириссэ оставила в покое менестреля, села рядом с королём, попросив военачальников подвинуться, взяла его под руку и положила голову на плечо.

— Ты самый лучший владыка, — промурлыкала принцесса, и король улыбнулся.

***

Убедившись, что снега на шатре больше нет, Глорфиндел с громким выдохом воткнул лопату в снег и сел прямо в сугроб. Живот неприятно крутило, правый бок болел, и не было сил радоваться окончанию бури.

Лис выбежал к хозяину, свернулся в ногах пушистым клубком. Гладя густой рыжий мех, Нолдо рассмотрел редкие седые волоски. Чёрные глазки-бусинки внимательно и преданно глядели на хозяина, длинные усы на острой мордочке топорщились и слегка двигались.

— Пойдём в тепло, Питьо, — улыбнулся лису эльф. — Или ты у меня спрашиваешь разрешения убежать охотиться? Если так, беги, зверёк. Знай, хозяин тебя будет ждать.

Проводив взглядом рыжего зверька, легко прыгающего по сугробам, Глорфиндел с усилием поднялся и, гордо выпрямившись, изображая бодрость и абсолютное здоровье, вошёл в шатёр.

Митриэль, объяснявшая троим эльфам способ приготовления согревающей мази из жира и каких-то настоев, и как правильно смачивать ей бинты, обернулась на медленно садящегося на постель военачальника короля и указала на него тонкой стеклянной трубочкой:

— Если этот пациент окажется у вас, ни в коем случае не лечите, а сразу выбрасывайте в ближайшую полынью.

Шутка пришлась по душе даже тем, кто, казалось, не подавал признаков жизни, а Глорфиндел сделал довольное лицо:

— Я всегда знал, Митриэль, что ты ко мне неравнодушна. Ревнуешь к другим лекарям. Всё понятно. Рисковать не стану. Как только мне опять понадобится что-нибудь зашить, скажу, чтобы несли меня к тебе.

Знахари заулыбались.

— Я не могу дать много бинтов и снадобий, — сказала Митриэль эльфам, которых учила делать мазь, — у меня у самой много пострадавших. Но, чем смогу, помогу. Всех, кого можете, несите в мой шатёр. Нет смысла делать много маленьких госпиталей: у нас нет столько знахарей.

— Не всех пострадавших можно далеко тащить, — мрачно отозвался один из эльфов. — Придётся ставить много шатров. И все, кто хоть что-то смыслят в медицине, будут считаться знахарями.

Глорфиндел лёг, незаметно под одеялом прижимая руки к животу: после тяжёлой работы боли усилились, а просить снадобья, когда вокруг столько эльфов в тяжёлом состоянии, не позволяла совесть. Хотелось попробовать воспользоваться осанвэ, чтобы хотя бы знать, живы ли друзья и родственники, но не было сил. Да и вдали от Валар магия практически не работала.

***

Поставив вместе с эльфами из утонувшей в сугробах низины пять шатров, чтобы размещать там раненых, Турукано разжигал огонь, грел воду, помогал перекладывать освобождённых из-под снежных завалов эльфов с саней на постели, подбадривал добрым словом рыдающих родственников погибших, надеясь лишь скорее снова встретиться с женой и знать, что волноваться не о чем.

Несколько раз заходил Айканаро, но либо молча приносил уголь, либо передавал очередные списки для короля. Турукано не хотел уходить из госпиталя, поэтому отправлял кого-нибудь к отцу, а сам продолжал разжигать, греть, утешать, перекладывать…

Появившийся словно из-под земли Эктелион, пришедший с холма на востоке, на мгновение задержался у входа, обводя взглядом всех, кто был в госпитале.

— Это… Список, — нерешительно произнёс эльф, протягивая вперёд свиток, в ожидании, что его кто-нибудь возьмёт.

Нолдор посмотрели с удивлением: зачем Эктелиону понадобилось идти со списком погибших на восточном холме, который нужно передать королю, сюда, в низину, которая совсем в другой стороне от «дворца»?

— Господин Турукано, — слишком официально сказал воин, — я сожалею. Это тяжёлая потеря для всех нас.

Достоин твоей любви

Сказать, что не ожидал, было бы слишком откровенной ложью. Нет, Турукано с самого знакомства с девой, называющей себя мужским именем, ждал, что это случится. Каждый раз, обнимая жену, чувствуя её прикосновения, сын Нолофинвэ с содроганием представлял, что это в последний раз, и, казалось бы, должен был морально подготовиться к худшему, но, вопреки всему, Турукано с каждым поцелуем, каждым сказанным на ухо с придыханием словом, любил Эленнис сильнее и сильнее, тая в её руках, забывая себя и теряя дар речи. В эти мгновения принц становился совершенно беспомощным, словно дитя. Он просто был счастлив.