— Поедем к маме, — даже не спросил и не предложил — приказал Феанаро. — Я хочу, чтобы она увидела их. Почувствовала, услышала. Знаю, никто не верит в возможное возвращение королевы Мириэль, но я не оставлю надежду.

Финвэ тяжело вздохнул, встал, взял кисти и замер около холста, на котором танцевали эльфийки среди изначального звёздного сумрака.

— Я устал скорбеть, Куруфинвэ, — сказал нолдоран, — возможно, ты не в силах отпустить мать, потому что она выглядит живой. Может быть, стоило предать тело земле, как мы делали у озера, когда находили наших сородичей растерзанными?

— Я хочу только одного, — настойчиво повторил Феанаро, — отправиться в Сады Ирмо и показать маме Сильмарили. Не нужно всех этих рассуждений! Поедем вдвоём.

По лицу Финвэ было понятно — король не желал снова возвращаться к прошлому, но если это оказалось неизбежным, хотел взять с собой кого-нибудь из семьи — новой семьи! — чтобы опять доказать старшему сыну важность каждого родственника. Однако спорить нолдоран не стал.

— Среди прекрасного леса из цветов, — задумчиво заговорил Финвэ, подойдя к пустому холсту и сделав на нём несколько сиреневых мазков, — жил злой маленький пушистый зверёк, который постоянно кусался. Этот нимбиньо всех уверял, что не любит ни об кого точить зубы, однако мог говорить это, вцепившись клычками в чей-нибудь хвост. «Не люблю кусаться! Честно-честно!» А сам держит, уже до крови прокусил, но не отпускает. В какой-то момент стая на него ополчилась и прогнала пушистика на соседнюю полянку. И тогда нимбиньо стал лепить из глины всякие фигурки и дружить с ними. То, что не живое, никогда ни на что не обидится, разрешит себя сколько угодно кусать, царапать, ронять. А главное, глиняного друга никакой враг не съест.

— Отец, — Феанаро рассмеялся, покачав головой, — не надо сказочных намёков. У меня всего одна просьба, которую выполнить тебе ничего не стоит.

Нолдоран набросал на холсте призрак будущей картины, печально улыбнулся.

— Я знаю, на что ты надеешься, — сказал он после долгой паузы, — и не хочу ехать не потому, что для Мириэль больше нет места в моей жизни, а потому, что твои надежды вновь не оправдаются, и мне будет больно видеть тебя разочарованным.

Повисло молчание, тишина зазвенела натянутой струной. И вдруг снова комната озарилась дивным сиянием, неслышимая эльфам музыка света слилась с золотом Лаурелин, озарявшим мастерскую, рисунки на полотнах будто ожили.

— Мои друзья не из глины, — улыбнулся Феанаро, — и сердца их настоящие, я надеюсь.

Финвэ опустил глаза, невольно перевёл взгляд на Сильмарили, залюбовался.

— Хорошо, сынок, — вздохнул нолдоран, — уговорил. Поехали в Лориэн.

***

На пути встали ажурные ворота из тончайшего стекла. Их назначение не было понятным, ведь всего несколько шагов в сторону позволили бы обойти дивной красоты створки, однако затеянная хозяевами Садов игра оказалась со строгими правилами, которые никто не озвучил гостям.

Феанаро и Финвэ понимали, что придётся угадывать путь, поэтому всё же пошли мимо ворот, но двери вновь оказались перед ними.

— Вала Ирмо, — поклонился пустоте нолдоран, — я пришёл к Мириэль. Могу ли войти в твои владения?

Принц недовольно посмотрел на отца, промолчал.

Ворота открылись, однако за ними оказались ещё одни, точно такие же. С хрустальным звоном, словно по тончайшим бокалам, наполненным разным количеством вина, осторожно ударяли серебряной ложечкой, впереди выстроился бесконечный ряд запертых створок. Красиво и безнадёжно.

— Я понял, — вздохнул Феанаро, доставая из сумки шкатулку, — Ирмо и Эстэ хотят увидеть моё творение. Покажу — пропустят.

Крышка драгоценного ларца приоткрылась, и сияние множества оттенков белого и золотого отразилось в призрачных узорах, проникло в ткань самих ворот, сплелось с темой волшебства Владык Садов, полилось светом изнутри ажурного хрусталя. Двери начали открываться, переливаясь и искрясь, образовавшийся сияющий туннель, казавшийся бесконечным, вдруг схлопнулся, как только гости переступили порог первых ворот, и отец с сыном оказались там, куда держали путь.

Финвэ застыл на месте, не подходя к первой супруге, что должна была стать единственной, однако воля Рока оказалась против их любви. Почему не получалось сдвинуться с места, эльфийский король не знал и не хотел об этом думать.

В чертоге Мириэль ничто не менялось много лет, но сейчас арки, колонны, шторы, гобелены и ковры преобразились до неузнаваемости, став в свете Сильмарилей ярко-контрастными, более объёмными и невесомыми. Неизменной сохранилась лишь спящая королева Нолдор, словно дивный свет вовсе не прикасался к неподвижному телу.

— Тебя здесь давно не было, отец, — после долгого молчания произнёс Феанаро, закрыв шкатулку, и чертог принял привычный облик.

По глазам сына нолдоран понял — только что жизнь лишила наивного эльфа ещё одной надежды.

— Мириэль здесь тоже давно нет, — осторожно произнёс Финвэ. — Считай, что я согласился ехать с тобой, Куруфинвэ, только ради возможности для аманэльдар выкроить время и отдохнуть от твоих идей, а заодно привыкнуть к мысли о существовании Сильмарилей.

— Нарочно не называешь меня именем, данным матерью? — недобро взглянул на отца сын.