Они вышли на улицу.

Кафетерий был через дорогу. Моррис взял два чека, машина дважды звякнула, когда он вытягивал их из автомата. Подошел к стойке, получил два стакана чая с лимоном. Броня тем временем села за столик и, глядя в карманное зеркальце, привела в порядок прическу. Заметив на носу пятнышко краски, сковырнула его кончиком ногтя.

Двое мужчин за соседним столиком, изучавшие в газете результаты скачек и карандашом делавшие пометки на листке бумаги, посмотрели на Броню. Один даже кивнул ей.

«Кажется, я пока не уродина», – подумала Броня, но удовлетворения не почувствовала. С тех пор как началась война и дети остались в Варшаве под немцами, все остальное не имело для нее значения. Мысли о детях как бы заблокировали все прочее. Даже тот факт, что Моррис Калишер увел ее из цеха посреди смены, оставил ее равнодушной. Она смотрела, как Моррис со стаканом чая в каждой руке идет к столику, загребая короткими ногами в непомерно больших ботинках. Старомодные часы с цепочкой болтались поверх жилета.

«Что ему понадобилось? – думала Броня. – Наверняка ведь что-то произошло».

Моррис осторожно поставил стаканы на стол. Ведь в правой руке он держал между пальцами сигару. Чуточку пепла упало на ломтик лимона. Его мужская неловкость тронула Броню. Он напомнил ей отца.

– Может быть, хотите чего-нибудь еще? – спросил он. – Кусочек торта или булочку? Я не ем в кафетериях, но вам-то незачем беспокоиться о кашруте[24].

– Нет, спасибо. Давно ли я завтракала, а?

– У меня для вас плохая новость, но, возможно, она обернется во благо, – сказал Моррис Калишер, опуская в стакан чайный пакетик. – Не пугайтесь, ничего страшного, слава богу. Я просто хочу сказать вам, что ваш муж спит с моей женой. Он ее любовник, вот и все. Ваш муж – бабник, и это не новость. Но что он затеет роман с моей женой, вот этого я – его старый друг, лучший друг, как он говорит, – никак не ожидал. Я думал, даже у авантюристов и обманщиков есть некий кодекс чести. Вор не станет красть у родного брата, в конце-то концов. Но Герц такие вещи в расчет не принимает. Не буду говорить, сколько я для него сделал и как не раз буквально спасал его. Все это пустяки. На свой лад Герц Минскер – великий человек, а великим людям не до нас, людей маленьких. Мы для них словно муравьи. И пусть даже сам он ничего не стоит – отцом его был великий человек. Ну а Герц, конечно, достиг большой учености. И как он мог пойти на такое – загадка. Что им двигало? Разве мало у него женщин? Напоминает историю из Писаний, историю о богаче, который отобрал у бедняка единственную овцу. Я подумал, вам тоже надо знать об этом. В конце концов, вы принесли ради него огромную жертву. Да и вообще, должны знать, как он себя ведет. Можно сказать, мы с вами в одной лодке.

И Моррис умолк. Взял сахарницу, насыпал в свой стакан сахару. Снова раскурил сигару. Глубоко вдохнул дым, потом положил сигару на край пепельницы.

Броня почему-то едва не рассмеялась. Глаза увлажнились. Нахлынуло глубокое безразличие, озадачившее даже ее саму.

«Я что же, больше не люблю его?» – подумала она.

На самом деле она давно подозревала, что у Герца роман с Минной – с поэтессой, как та себя называла. Сейчас Броня глядела на Морриса, глядела спокойно, серьезно, будто слова, которые он только что произнес, не имели к ее жизни ни малейшего касательства.

– Как вы узнали? – спросила она.

– Он забыл платок в ее постели. Простите, что я так говорю, но платок со мной. Я покажу вам.

И Моррис достал платок, который успел еще больше запачкаться.

Броне оказалось достаточно беглого взгляда:

– Да, платок его.

– Я нашел его в постели Минны!

И Моррис опять схватил сигару.

– Да-да…

– Что вы на это скажете?

– А что я могу сказать? Видно, всех кар, какие Бог обрушивает на меня, еще недостаточно.

– Неправильный подход. Человек грешит, но хочет, чтобы Бог простил его. Вот почему Он – Бог многомилостивый. В конце концов, вы же действительно любили Герца. Развелись с мужем, все бросили, только бы быть с ним. Вы ведь не могли предположить, что Гитлер – да сотрется имя его – возьмет Варшаву.

– Но мои дети там… если еще живы.

– Они живы, с ними все хорошо, и они переживут Гитлера. Я чувствовал, что вам надо знать правду. Что получается из жизни в обмане?

Глава шестая

1

Герц Минскер снова и снова пытался дозвониться до Минны, но никто не отвечал. Видимо, она куда-то ушла. «Как знать? Может, сбежала с этим Крымским?» – размышлял Герц.

– Эти люди вконец ума решились, – буркнул он, сам не зная, кого имеет в виду под «этими людьми».

Нынче вечером опять был назначен сеанс. Но, по правде сказать, Герца не тянуло в компанию, ни в реальную, ни в «духовную». Ему хотелось побыть одному и просто лечь спать, избавившись от всех мыслей. Однако он помнил, что обещал Броне купить фарш и овощи. Никого у него теперь не осталось, кроме Брони. Он разом потерял и пылкую любовницу, какой до сих пор казалась Минна, и старого друга, который помогал ему в самых тяжелых обстоятельствах и был в Нью-Йорке единственной поддержкой.

«Как такое возможно? Почему на меня свалилось два таких удара? И что мне теперь делать? Моя судьба – просто умереть с голоду».

Герц зашел в мясную лавку, купил фарш. Потом отправился к зеленщику, купил цветную капусту, помидоры и зеленый горошек.

Он замешкался и был уверен, что Броня уже дома, ждет и сердится на него за опоздание. Но ее не было ни на кухне, ни в комнате.

– В чем дело? – вслух спросил он. – Она уже бросила меня?

Он положил фарш в холодильник и вернулся в комнату ждать Броню. «Почему все они вдруг бегут от меня?» – смеясь подумал он. Вспомнил одну из историй брацлавского ребе Нахмана[25]. Начиналась она с упоминания страны, откуда случился массовый исход. «Все бежали, царь, вельможи, купцы…»