Он говорил, а я медленно заливалась краской. В носу щипало. К горлу подкатил комок.

— Чтоб ты знал, я занималась тем, что пыталась выведать информацию о том, куда попала и чьим фамильяром стала! — неожиданно взбрыкнула я. — Ни ты, ни твои идиотские соотечественники не спешили делиться со мной сведениями, тогда как дураку понятно, что сплетни об апокалипсисе, — я выделила это слово, — на пустом месте не рождаются! Я просто хотела узнать о тебе побольше!

— Перепихнувшись с другим? — зло уточнил Эдинброг.

Вот это он зря сказал.

Зря-зря-зря.

Я зарычала, готовая вцепиться ему ногтями в лицо:

— Ты должен был мне всё рассказать, придурок! Ты вёл себя просто бесчестно, укрывая от меня такое!

— Ничего я тебе не должен! — рявкнул он в ответ. — Тебя здесь скоро не будет, какая тебе разница? Меньше знаешь — крепче спишь!

— Иди к чёрту! Это мне решать: я имела право на свободу выбора — знать или не знать! А вы тут все ходите, закрыв глаза, рот и уши, как те дурацкие обезьянки, и если бы не нимфин, я бы вообще была не в курсе ваших грандиозных проблем!

— Вот и отлично, говорю же! Провела бы этот месяц как отпуск, без лишних нервов! — Артур сжал кулаки.

— По-твоему, недомолвки способствуют спокойствию?! Да ты вообще ничего не понимаешь!

— А слабо было ещё раз меня спросить, раз тебе так приспичило?! Вместо того, чтобы соглашаться с моими планами, а потом уходить на вечеринку к главному козлу всех миров?!

— Твоими планами? Скорее, твоими запретами! — Меня уже всерьёз затянула истерика. — А я ненавижу запреты! Хочу свободы: сама решать, куда идти, что узнавать, чем заниматься!

— Ах, запреты тебе не нравятся, значит? Свободы возжаждала?! А ничего, что ты в чужом мире? И не знаешь чёртовых местных правил? Как ещё я должен был обеспечить твою безопасность?!

— И мы снова возвращаемся к тому, что кое-кому надо научиться давать нормальные объяснения! А то: сюда нельзя и сюда нельзя, а ещё я хрен-с-два скажу тебе, кто я такой! Ну почему ты просто не рассказал мне о том, что тебя всерьёз считают мессией?!

— Потому что не хотел! — заорал он. — Знала бы ты, как я ненавижу всю эту ситуацию!

Этот крик был настолько отчаянным, что я замерла на полушаге. Во время перепалки мы постепенно сходились, как дуэлянты, которым забыли дать револьверы. И в итоге стояли теперь почти вплотную друг к другу, тяжело дыша. Я с яростью смотрела на Эдинброга снизу вверх. Он отвечал мне таким же гневным, полыхающим взглядом.

Несколько секунд мы молчали, и эхо последней реплики будто плясало под готическим сводом коридора. Наконец я опустила глаза. Артур отвернулся и сделал шаг назад.

Потом кашлянул, пригладил волосы и скрестил руки на груди.

— Ты идти можешь? — уже спокойно, хотя и сипло, спросил он, посмотрев на мои расквашенные колени.

Я кивнула.

— Тогда пойдём. И где твоя одежда? В смысле, — спохватился Артур и задиристо прищурился, — мне плевать, где твоя одежда, но скажи: она завтра не окажется вывешенной на флюгере главного здания или что-то вроде того?

Я содрогнулась:

— Нет. Думаю, не окажется.

— Хоть одна хорошая новость.

Я вздохнула и, помявшись, поковыляла вслед за ним, как зомби. Узрев это печальное зрелище, Артур тотчас остановился и тихо выругался.

— Ты похожа на побитого котёнка, — процедил он.

Его ладони загорелись мягким синим светом. Я отшатнулась, но Артур подтянул меня к себе за плечо и провёл рукой по лицу, а потом, наклонившись, по ногам.

Раны затянулись как миленькие.

— Спасибо, — буркнула я.

Он не ответил. В молчании мы спустились на десятый этаж. Пришли в спальню. Я сходила в душ, потом устроилась в вольере и отвернулась к стене. Артур погасил свет, оставив только ночник на столе. Я долго не могла уснуть. Он что-то писал: скрипело перо, шуршала бумага.

А потом я заплакала.

Тихо, изо всех сил стараясь, чтобы меня не услышали. Долбаные слёзы просто вытекали из глаз и заливали подушку.

Причиной было всё и сразу. А поводом, как ни странно, — одна случайная шутка. Я никак не могла выкинуть из головы фразу, брошенную Борисом, — о том, что всё это «попаданство» может быть лишь галлюцинацией погибающего мозга…

В смысле: господи, как я далеко от дома. И, конечно, хочется назвать это всё игрой, приключением, но спускается ночь, остаёшься один, и холод сжимает сердце.