Звонок застал Андрея в коридоре: он уже собирался выходить. Открыв дверь и впустив гостя, он крикнул: «Дед, к тебе пришли!», — и убежал. Зарецкий вышел в коридор и, увидев Носова, едва скрыл свое недовольство.

— Я к вам, уважаемый Александр Васильевич, на минуточку. Проходил мимо и вот... Если позволите, — почти нараспев рокочущим баском проговорил Носов.

— Прошу вас... — В голосе профессора звучал холодок. Жестом он пригласил Носова в столовую. Зарецкий понимал, что Носов пришел вовсе «не по пути» и «не на минуточку». Гость последовал за хозяином в столовую, подошел к журнальному столику и молча положил маленький пакетик.

— Что это? — спросил Зарецкий, не приглашая гостя сесть.

— Это вам, уважаемый Александр Васильевич, — Носов довольно потирал руки. — Новейшее средство от стенокардии. Импортный препарат. Изоланид. Между прочим, только-только поступил в мизерном количестве, — он выразительно обозначил пальцами мизерность этого количества. — Но для вас...

— Благодарю. Сколько я должен?

— Что вы! Что вы! — протестующе замахал руками Носов.

— Простите, но в таком случае я не могу этого принять.

— Ох, уж эти ваши принципы, уважаемый Александр Васильевич. Если вы настаиваете, то я скажу, сколько я уплатил за него.

Зарецкий хорошо знал: сумма, которую назовет Носов, раз в десять превысит стоимость лекарства. Таков Носов. И профессор не ошибся: Носов остался верен себе.

Алексей Михайлович Носов относился к неотмирающей категории нужных людей. «Деловой», — обронил как-то Барабанов, когда речь зашла о Носове.

— Вы не заметили, — спросил тогда Зарецкий, — что в понятие «деловой человек», которое еще сравнительно недавно означало трудолюбие, добросовестность, если хотите, — талант, мы сейчас вкладываем не совсем то, а вернее — совсем не то содержание? Сегодня «деловой мужик» — это делец, проныра, пройдоха. И виной тому — мы сами, наше равнодушие, философия «моя хата с краю», нежелание во что-либо вмешиваться.

Способность Носова все достать, уладить любое дело дважды по достоинству была оценена Фемидой. К сожалению, это не помогло. Девиз Носова — делать деньги — основывался на тонком и точном проникновении в психологию людей. Он умел появиться именно тогда, когда в его услугах особенно нуждались. Ненавязчиво, но достаточно убедительно Носов давал понять, что без его помощи не обойтись, и он действительно совершал невозможное. В самых сложных жизненных ситуациях находил он пути их разрешения. Все упиралось лишь в одно: сколько это будет стоить. В стремлении достигнуть желаемого те, кто прибегал к его помощи, обычно не замечали, а скорее предпочитали не замечать противозаконность избираемых Носовым путей. Важен был результат. За Носовым укрепилась прочная репутация «делового» человека. Выйдя последний раз из колонии, он устроился экономистом (помог диплом финансово-экономического института) в аптекоуправление и продолжал делать деньги всеми дозволенными и недозволенными способами.

Обо всем этом Александр Васильевич не знал, но Носова тем не менее не жаловал. Познакомились они в обществе коллекционеров: Носов оказался нумизматом. Периодически он обращался к Александру Васильевичу за консультацией, и профессор при всей своей антипатии не мог ему отказать. Правда, вскоре он обратил внимание на то, что Носов в коллекционирование вносит коммерческий расчет, но посчитал бестактным сказать ему об этом. Зарецкий в общем-то не скрывал своей антипатии к Носову, но тот не обращал на это никакого внимания.

— Я опять к вам с просьбой, уважаемый Александр Васильевич. Не откажите в любезности, просветите невежду. — Носов положил перед профессором монету.

— Что же, давайте посмотрим. — Зарецкий достал лупу и стал внимательно рассматривать монету. — Так-так... Монета достаточно древняя... 832 год хиджры.

— Это как? — не понял Носов.

— По нашему летоисчислению 1428 год. Эпоха Улугбека. Выпущена она Бухарским монетным двором. Вот сюда посмотрите, Алексей Михайлович. — Зарецкий протянул ему лупу. — Здесь видите знак?

— Да, да, вижу.

— Знак этот обозначает, что монета бухарского чекана. В то время медные деньги чеканили одновременно на многих монетных дворах — в Бухаре, Карши, Самарканде, Термезе, Шахрисабзе — и каждый имел свой знак.

— Значит, монете этой больше пятисот лет? — в голосе Носова звучали нотки торжества.

— Совершенно верно.

— А стоимость ее? — не смог удержаться, чтобы не спросить, Носов.

Зарецкого покоробило.

Носов понял, что допустил промах и, желая исправить положение, вынул еще одну монету.

— Милейший Александр Васильевич, посмотрите, пожалуйста, вот эту...

Зарецкий снова взял лупу.

— Вы что, клад нашли? — спросил он. Носов довольно рассмеялся, но на вопрос не ответил. — М-да, — оживился Зарецкий, — эта монета чуть-чуть постарше — 1420 год. Выпущена Самаркандским монетным двором. — Он отложил лупу и откинулся в кресле.

— Очень вам благодарен, милейший Александр Васильевич. Вы воистину старейшина нумизматов. Какие знания! А что, рубль Константина, — без всякого перехода, хитро прищурившись, спросил Носов, и профессор настороженно посмотрел на него, — есть у кого-нибудь из наших коллекционеров?