Я пробегаюсь глазами по журналистам и зевакам. Замечаю своего отца.

– И знаете….

БЕРИ!

Отец хватает меня за плечо и тянет вниз.

Все смотрят на меня.

Зрение сузилось. Руки задрожали. Дыхание затруднилось.

БЕРИ ЕГО В РОТ, МАМКИН ПИЗДЮК!

УДАР!

Тянет вниз сильней, отпечатывая на моём плече след от руки.

НУ!

– Короче, да. Я всё.

Отец смотрит на меня, улыбаясь. Он облысел и обзавёлся животом. Кажется, у него висит крестик. Когда он стал религиозным?

Я схватил Крис за руку и попросил, чтобы она отвела меня к машине. Чем быстрей, тем лучше.

– Всё нормально?

– Этот уёбок там стоит.

– Кто?

– Отец.

Крис взяла меня под руку, повела к машине. Журналисты рассыпаются по сторонам. С мёртвыми лицами они задают вопросы, фотографируют меня. Что вы имели ввиду? Почему объявили об этом только сейчас? Думаете, сейчас самое время для продажи Koknar? Что на самом деле случилось с Давидом? Почему он умер? Что такое Koknar? Их вопросы как водосброс: быстрые и мощные. Крис прижала меня к себе, чтобы я не обращал внимания на журналистов и не подкашивался. Я, конечно, не слабак, но как справиться с таким?

– Почти пришли, – говорит Крис.

Путь к машине преграждает девочка в красном комбезе. Ещё у неё слишком взрослый макияж для её возраста. Мощный фиолетовый цвет помады, румяна, тени, идеально нарисованные стрелки на бровях. Такой макияж не подходит девочке. Этот макияж хорошо бы сидел на элитной шлюхе или на изголодавшейся матери-одиночке. Девочка трясёт телефоном и умоляет сфотографироваться. Говорит, это поможет раскрутить профиль в Shitogram. Ну знаете, а чем ещё заняться в её возрасте, если не приковыванием внимания? Зеваки любят внимание.

Журналисты всё ещё фотографируют меня и задают дохуя вопросов. Я же молчу. Всё это время, пока Крис вела меня к машине, я молчал. Ни на один вопрос не ответил. С чего они решили, что если вопросов будет дохуя, то на какой-то я отвечу?

Крис шепчет на ухо:

– Выдержишь ещё минуту? Нам сейчас любая положительная хрень поможет и фото с маленькой фанаткой в том числе.

Я соглашаюсь.

Девочка со взрослым макияжем просит, чтобы я присел, ей нужен хороший кадр, где она бы смотрелась выигрышно. Я сажусь.

Девочка подходит так близко, что я улавливаю её запах. Девочка пахнет клубникой. Я смотрю на неё.

РАЗДВИГАЙ!

Хочу отодвинуть её подальше, но не хочу прикасаться к ней, поэтому просто жду.

НОЖКИ РАЗДВИНЬ!

Вспышка вылетала. Я развернулся к машине и сделал ровно два шага, пока меня не остановил отец.

– И как ты? – Отец смотрит на меня. Руки держит в карманах. – Привет. – Отец смотрит на Крис.

Крис хлопает меня по спине и сухо так говорит:

– Я в машине подожду. – Уходит.

– Хорошее дело устроил. Я про благотворительность.

АККУРАТНО! МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ТАК!

Я всматриваюсь. У отца и правда крестик.

– Я не вовремя? – Спрашивает он.

– Да. Спасибо. Может, потом увидимся. А, может, и не увидимся. Дел полно.

– Ясно, – как будто расстроено говорит отец. – Ну, тогда счастливо.

Он берёт меня за плечо.

Он силой тащит меня вниз. Мои длинные, но тонкие, как бамбуковое дерево ноги, опускаются вниз. Я вижу волосатый живот и грязный пупок отца.

Бамбук вообще-то прочное дерево. Но бамбук сгибаемый, потому и прочный.

ДА БЕРИ ЖЕ!

Зрение сузилось. Дыхание затруднилось. Руки задрожали.

Я смог сесть в машину. Крис молча, почти задумчиво, смотрела в спинку сиденья, а потом спросила:

– И что он хотел?

ГДЕ ТЫ, СУКА!

– А?

ОДИН ХУЙ НАЙДУ!

– Что отец то сказал?

– Не знаю. Нёс какую-то хуйню, типа рад меня видеть. Прикинь, он носит крестик. Он что, принял Бога и каждый вечер читает Отче наш? Он прикалывается?

Крис говорит:

– Религия для всех, даже если ты мудаковатый выблядок.

Я подумал: подростки уже не так наивны, чтобы прыгать в тачку к кому попало, но религия, видать, ещё не в том возрасте. Или наоборот, слишком стара, чтобы заморачиваться.

Неожиданно с переднего сиденья высовывается Совет директоров, не издававший до этого ни звука. Он как обычно светит залысиной, но настрой у него неважный, сразу видно.

– Думаешь, правильно поступать таким вот образом? – Смотрит на меня. – Когда стало нормальным выходить в публичное поле и вешать журналюгам россказни о прототипах, коих ещё нет?