Все очень плохо.

И надо было сушей…

Додумать не успел. Первая из нитей разлетелась с тонким нервным звоном, обрушивая на корабль сонмы капель. И те, вспыхнув, словно звезды, устремились на людей. Кто-то закричал, протяжно и тонко.

Кто-то выругался.

Молча взметнулись щиты легионеров. Но как можно остановить звезду?

Никак, только…

Ричард с трудом, но поднялся. И сказал:

– Глаза закройте.

Его тьма выплеснулась наружу, навстречу обжигающему, рожденному водяными глубинами, свету. Он не знал, как подобное вовсе возможно. Но вот… возможно, выходит.

И звезды увязли.

Они обжигали.

Они взрывались, разрывая тьму искрами. А та спешила зарастить раны, и обиженная, живая, тянулась к Ричарду. Надо держатся. Что бы это ни было, если убрать щит, то полягут люди.

– Огонь! – голос рыцаря прорвался сквозь тишину. – Тушите пожар, мать вашу…

Дальше заговорил попугай.

От души.

И стало легче. Только звезды… нить за нитью они поднимались из глубин… не только они. Тьма там тоже была. Давно. Спала. Предвечная. Мудрая. И отозвалась Ричарду легко. Стоило потянуться к ней, и она сама хлынула навстречу.

– Что за…

– Меч убери, придурок. Не мешай своим благословением…

Ксандр.

И рядом. Держится. Держит. Он тоже слышит, что свет, что тьму. Лица не разглядеть. И оборачиваться нельзя. Ничего нельзя, лишь щит держать.

– Вперед…

– Да ни хренища не видать!

– Не важно, главное, что вперед…

Кто это?

Тьма тревожится. Тьма боится людей не меньше, чем люди боятся её. Она знает, что люди бывают жестоки, особенно, когда у них в руках огонь и сталь.

Ричард не позволит обидеть.

– Да мы на скалы сядем и тогда…

Тьма послушно растекается вокруг корабля. И отступает, позволив выжить звезде. Не той, что рождена морем. Иной. Эта появилась на свет там, где и положено звездам – в небесной вышине. И когда-то она, яркая, ярче прочих, венчала Корону.

Старое созвездие.

Моряки его знают. И корабль, издав еще один протяжный стон, заскользил по волнам. Если повезет, то… они доберутся до берега. Если повезет.

– Убирай, – рядом с Ксандром встал Лассар. – Убирай её, дитя проклятого мира…

Это он о ком?

– Мы уже в безопасности.

Ложь. Но Ричард позволил тьме отступить. И та, окутав корабль мягким облаком, – тот был слишком поврежден, чтобы просто его бросить – впиталась в борта. А Ричард покачнулся. Но устоял.

– Что это было? – поинтересовался Светозарный, щурясь.

– Понятия не имею, – Ричард коснулся лица. Почему-то кожу жгло. И на пальцах кровь осталась. Это… это плохо. Особенно, если кровь – черная.

Он сглотнул.

И подавил совершенно непристойное желание – завизжать. Или потребовать, чтобы его спасли. Тьма… тьма ощущалась. Близкая. Родная. И в то же время – опасная. Она все еще была здесь, руку протяни.

И Ричард протянул, чтобы коснуться её, такой… теплой?

Холодной.

Кто-то плачет. Громко и навзрыд. А где-то в небесах одиноким фонарем висит звезда. И Ричард смотрит. Он… он слышит людей вокруг. И мат то ли старого пирата, то ли его попугая, главное, душевный, побуждающий.

Он чувствует движение корабля, который не столько идет, сколько крадется по гладким водам. И бездну тоже чувствует, ту самую, где прячутся чудовища.

– Тише, – он шепчет.

Кому?

И наверное, это забрало бы остатки сил. И наверное, он бы упал на грязную палубу, но его удержали. Поддержали.

– Может… помочь ему как?

Степняк. Сейчас, в этом странном состоянии, в котором пребывает Ричард, люди выглядят другими. И от степняка пахнет жарким летним ветром. Зноем. Камнем. Землей. Лошадьми. Он кажется сплетенным из этих запахов.

Наверное, стоит удивиться.

Не выходит.

– Как? – это Светозарный. И внутри него действительно огонь горит. Белый-белый. Яркий. Как лампа… старая лампа.

Такая была в хижине.

В какой? Память. Так и не вернулась окончательно. Но здесь и сейчас Тьма милосердная подарила Ричарду осколок. И он не стал отказываться.

Старая хижина.

Она спряталась в узкой расщелине, что раскрывалась такой же узкой тесной пещерой. Вот в пещере и стоял топчан. А у стены приткнулась печь. Или это не печь? Сооружение из камней и серой глины. Печь дымила, отчего на глаза наворачивались слезы. И Ричард плакал. Там, в полутьме, слез не было видно. И неживой уходил.

Он точно знал, когда надо уйти.

А Ричард смотрел. На огонь вот. Или на угли. Рыжие. На белое пламя под колпаком старой лампы. Почему оно было таким белым?