В этот момент что-то больно ударило меня по ноге – тапки! Они бултыхались в кульке пойманными рыбами. К слову, тапки так и не пригодились. Похоронный агент, немногословный, уверенный парень, выбрал из папиной обуви пару туфель. «Они узкие», – робко возразила я. Парень только отмахнулся: не переживайте, всё сделаем в лучшем виде. Ему, конечно, виднее.

А тапки я вынесла на улицу. Не успела я зайти обратно в подъезд, как сзади раздалось выразительное шуршание. Похоже, тапки приглянулись одному из местных бомжей. Но смотреть я не стала. Вдруг всё совсем не так и тапки надевали на себя невидимые ноги. И вот, уже обутые, ноги направляются в сторону горизонта. Идут вначале медленно, потом шаг становится чётче, увереннее. Наконец, они почти бегут. «Только не оборачиваться», – беззвучно шептала я, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Не оборачиваться.

СОЗДАНИЕ ДЫР В ЛЮДЯХ И СТЕНАХ

В разглядывании чужих вещей есть что-то неприличное, даже если их владелец – твой собственный отец, который недавно умер. Это как подслушать тайну, для твоих ушей не предназначенную. Хотя случай отца был особым. Он физически не мог расставаться с вещами. По словам мамы, задатки Плюшкина у него были смолоду. С годами отец если не переплюнул гоголевского персонажа, то наверняка стал с ним вровень. На мои попытки уговорить его выбросить хоть что-нибудь папа лишь снисходительно посмеивался: мол, глупая, ничего-то она не понимает. Если я продолжала настаивать, он насупливался. А потом и вовсе переводил разговор. Внешне мягкий, отец мог быть на удивление упрямым.

Книги, кляссеры с марками, журналы, инструменты всех мастей, от невесомой, легче воздуха, отвёртки для часов до увесистой дрели (о ней ещё пойдёт речь), гантели, тренажёр… Вещи были разношёрстными. Не то чтобы у отца не было вкуса, тут другое. От одежды он требовал чуть ли не совершенства, но тратить время на поиски казалось ему делом бессмысленным. Как, собственно, и деньги. В результате папа одевался кое-как. Зато на новую книгу или технику не жалел ни одного, ни другого. Удовлетворив любопытство, к новинке он быстро остывал. Вещь откладывалась в сторону, больше отец к ней не возвращался. И потом, он слишком любил современность. Выбирая между томом с письмами Достоевского и рекламным проспектом едва открывшегося супермаркета (пролистаешь – все пальцы в краске), отец вполне мог заинтересоваться вторым. Ценность русского классика он, конечно, понимал, но тот, как говорится, давно почил в бозе, а супермаркет рядом, практически за углом.

Но первенство в этом мире вещей занимали радиодетали. По образованию отец был инженером-радиотехником, и крошечные с проводками-усиками детали, похожие на сложносочинённых насекомых, валялись по всей квартире. В своё время отец работал в конструкторском бюро, у него даже были патенты на изобретения. Детали, вступая друг с другом во взаимодействие, выстраивая чёткие схемы, создавали что-то новое, полезное. Но вдохновение – лишь бонус от судьбы, который потом надо отрабатывать. Этого отец не любил. И однажды всё кончилось, стало пылью, тленом, поросло травой забвения. Ненужные более детали расползлись по углам. Полчища деталей, откуда столько! Я бы не удивилась, узнав, что они размножаются.

Сейчас мы с братом напоминали золотоискателей, которые среди гор шлака выискивают драгоценные слитки. Однажды Вова долго разматывал какой-то предмет, судя по всему, миниатюрную коробочку, тщательно завёрнутую в тонкую папиросную бумагу. Глядя на движения пальцев, таких же длинных, как у отца, я мысленно гадала, что внутри – редкая марка, старинная монета? Ржавый гвоздь в потёртом спичечном коробке вызвал у нас с братом молчаливый шок. Сменившийся вскоре гомерическим хохотом. Зачем, почему гвоздю была оказана такая честь, мы не узнаем никогда. От этого «никогда» мы с Вовой помрачнели и снова взялись за работу.

Всё это время я ощущала присутствие отца. Казалось, я слышу его негромкий голос, шаркающий звук шагов. Считается, что душа, прежде чем уйти в неведомые края, сорок дней ещё бродит по свету, посещая важные для неё места. Душа отца не спешила покинуть квартиру, вход в которую при жизни он охранял так же ревностно, как Цербер врата Аида. Или напоследок папа хотел побыть рядом с нами, его детьми… Вова не был похож на отца, ну как не был – похоже ли растение на семечко, из которого произросло? Но чистая смугловатая кожа, длинные руки-ноги, изящество движений, характерное для них обоих… Я ловила себя на мысли, что мне хочется коснуться брата, вроде как, передать привет.

Конец ознакомительного фрагмента.