Напротив двери, на которой я буквально лежу всей спиной, стоит стол и большое подсвеченное зеркало для грима. В отражении у меня больная и до ужаса ванильная улыбка на лице. Растянутые до ушей губы сразу под грустными уставшими глазами.

Господи, что за вид у меня?!

Еле-еле, вспоминая Русалочку из сказки, которая ради любимого ходила как по бритвенным лезвиям, добираюсь до зеркала, грузно падаю задницей на табурет и с ужасом разглядываю свои темные круги под глазами и морщинки в уголках глаз, которые так ужасно подчеркнул грим. Мне же только двадцать пять, боже. А я выгляжу как будто прожила дважды по столько!

Он видел меня такой.

Видел это чудовище под маской серо-землистого цвета.

Я наугад открываю каждый ящик, безжалостно вырывая их чуть ли не с ручками, пока не нахожу упаковку влажных салфеток. Хватаю сразу несколько, прикладываю к лицу и стираю, как маску. Отражение в зеркале выглядит как грустный клоун. Выбрасываю использованные салфетки, беру новые, тру снова и снова, пока под бесконечными слоями «тяжелого» сценического грима не начинает проступать мое настоящее лицо. Вряд ли оно намного лучше маски, но хотя бы так.

Стук в дверь застает меня врасплох.

Разворачиваюсь, осатанело хватаюсь пальцами в край стола, потому что от странного приступа паники раскачивает в сторону словно флюгер.

Стук повторяется - уверенный, настойчивый, но спокойный.

Я знаю, что за дверью Меркурий.

Чувствую нутром.

Как самка волка в логове чувствует своего самца, когда он возвращается с охоты с добычей, и несет ей самый жирный и сочный кусок мяса.

Я не могу ошибаться.

Это то, что невозможно объяснить законами существования мира и правилами физики.

— Уходи, - говорю, еле выдавливая из себя, потому что на самом деле очень хочу, чтобы он вошел.
– Это все уже…

— Вера, открой дверь, - требует он стальным сухим голосом.

Знакомым до боли и незнакомым одновременно.

— У нас обоих будут неприятности, - как слабачка скулю почти что в полный голос.

— Если ты не откроешь, я просто на хуй снесу дверь.

Он не шутит. Он всегда выполняет обещания, сказанные вот этим решительным тоном человека, который не привык впустую разбрасываться словами. Если не впущу его - можно не сомневаться, что он попадет внутрь именно озвученным способом.

На ватных ногах ползу обратно до двери, кладу пальцы на защелку и… медлю.

— Вера, нам нужно поговорить, - требует из-за двери Максим. И уже каким-то особенно бесцветным тоном, добавляет: — Я и пальцем тебя не трону.

Снова оглядываюсь в зеркало и с грустью понимаю, что я бы и сама себя не стала трогать - настолько жалкий и замученный у меня вид. Как там говорят? Как с креста сняли.

Проворачиваю защелку и, не дожидаясь, пока он зайдет, предусмотрительно отступаю.

Меркурий в два шага переступает порог, смотрит на меня с хищным прищуром и медленно, почти беззвучно, запирает нас обоих.

Он такой красивый, господи.

Как будто в моем мозгу случилась системная ошибка - и я снова вернулась в тот день, когда впервые его увидела и сразу намертво влюбилась. Только он теперь еще лучше.

Господи, в миллиард триллионов раз красивее.

Чтобы не дать волю чувствам, отступаю к столу, завожу ладони назад и из последних сил цепляюсь в столешницу. Иначе не выдержу - сломаюсь, брошусь ему на шею и буду вечность рассказывать, что ни разу с тех пор, как он вышел за порог и оставил меня одну, я не засыпала без мыслей о нем.

— Ничего не хочешь мне сказать?
– сухо и строго, как учитель, спрашивает Меркурий.

— А должна?
– машинально отвечаю я.

— Ну как тебе сказать.
– От остроты его слов хочется заслониться руками, как от метательных ножей, но они все равно попадают точно в цель.
– Сколько лет прошло. Наверное, нам точно есть что сказать друг другу.

Откуда это странное чувство, будто меня, как лабораторную лягушку, собираются вскрыть?

Я должна держать себя в руках.

Во мне больше нет слабости, особенно к прошлому, которое не получилось.

Или не захотело получиться?

В каком-то глобальном - даже, скорее, сакральном - смысле, это все равно не имеет значения и ничего не меняет. В любую минуту сюда может зайти Олег - и тогда все мои планы покатятся к чертовой матери, и вся эта история снова повторится.

— Тебе нельзя здесь быть.
– Все-таки годы практики и оттачивания навыков делают свое дело: мой голос ровный, спокойный и слегка раздраженный.
– Если Олег увидит нас вместе…

— Так боишься его расстроить?
– перебивает Меркурий.