То, что Олегу могу дать только я. То, что он всегда от меня хотел.

И по счастливому стечению обстоятельств - это единственное, что сможет помочь мне жить.

— Я вернусь на сцену, - говорю я и безошибочно угадываю триумф в его мгновенно расширившихся зрачках.
– Стану Примой. Все, как ты хотел.

Он может получить любую женщину. Любая купится на это звериное обаяние, на деньги, на умение сделать «красиво» и дорогие подарки. На поездки, на харизму. На умение трахаться, чего уж там.

Проблема в том, что ему не нужна любая.

А где он еще найдет приму, которая бы отвечала всем его барским замашкам?

— Уверена, что сможешь, девочка?

Олег протягивает руку и ласково закладывает прядь мне за ухо. Я запрещаю себе даже думать о том, чтобы отстраниться. Просто принимаю его «ласку» как неизбежность, с которой придется смириться.

«Они только и ждут, когда мы сложим лапки…» - снова и снова крутятся в голове слова той женщины.

Не дождется.

Я больше не дам себя сломать. Даже если ради этого придется научиться бегать босиком по стеклу. Даже если придется с улыбкой ходить по раскаленным углям. Даже если ради этого придется заново учиться танцевать на сломанных костях.

— Я все могу, - говорю спокойно и уверенно. Потому что ровно в эту секунду перестаю сомневаться в правильности своего решения.

У меня больше ничего не осталось.

И никого.

Но я должна жить, чтобы однажды найти способ обезглавить этого монстра. Рано или поздно даже минотавр из страшной легенды захочет спасть, отложит в сторону свой страшный топор и закроет глаза. И в ту минуту я буду рядом, чтобы проткнуть его черное сердце и избавить мир от этой твари.

— Мне нужны гарантии, - холодно отсекает Олег. От его прежнего «теплого» настроения не остается и следа. Он снова абсолютно холоден и черств, и, если бы вдруг ему захотелось прямо сейчас вернуть мне шею - меня бы это совершенно не удивило.
– Железобетонные гарантии, девочка, что ты не попытаешься снова сбежать. Что рядом не появится очередной смазливый ушлепок, с которым вы споетесь и на пару снова захотите меня поиметь. Чтоб ты знала, - Олег нервно дергает уголком рта, - мне очень, очень, очень не понравились оба предыдущих раза. И единственная причина, по которой ты до сих пор цела и даже почти здорова - мое лояльное к тебе отношение. Кстати, удивительное даже для меня самого.

Здорова? Жива?

Где-то на задворках моего сознания члены траурной процессии, несущие на кладбище гроб с телом прежней беззаботной Веры, хором крутят пальцем у виска. А то, что сейчас стоит перед ним и прикидывается мной, определенно не_здорово. С другой стороны, если Олег думает, что дела обстоят именно так - значит, не такая уж я плохая актриса. И все же нужно оттачивать мастерство. Довести его до автоматизма. Улыбаться, когда это будет максимально эффективно, морщить нос, когда нужно, заискивающе смотреть ему в глаза время от времени, чтобы со временем не приходилось оглядываться на каждый шаг. И чтобы Олег, уверовав в победу, вернул мне телефон, автомобиль и личного водителя.

Вот уж не думала, что в жизни придется учиться еще и этому.

— Какие ты хочешь гарантии?
– лучше спросить прямо, что он хочет и как он хочет. Потому что у моего мужа гарантировано уже готов список. Как показала практика, он никогда ничего не делает просто так. Даже в день нашего знакомства он наверняка распланировал наперед все наши отношения.

Олегу нравится такой поворот дел.

Он даже милостиво награждает меня еще одной «ласковой» улыбкой. Если бы я не знала его настоящего, то могла бы поверить, что меня простили.

— Я больше не хочу слышать, что ты не будешь танцевать, - жесткость его слов резко контрастирует с добродушным выражением лица.
– Я брал в жены звезду, а не хромую лошадь.

Киваю, соглашаюсь.

В конце концов, танцы - единственное, что у меня осталось. Если возвращение на сцену не вернет мне силу и тягу к жизни - это не сделает никто и ничто.

— Я хочу видеть рядом улыбающуюся женщину, которая всегда будет мне рада, которая не заставит за себя краснеть. И… не будет отказываться есть устрицы, если я буду их заказывать.

Медленно еложу языком во рту, вспоминая их неприятный соленый вкус и скрип на зубах скользкой желатинистой плоти. И киваю еще раз.

— И… - Он снова выдерживает театральную паузу, как будто за нашей мизансценой наблюдает тысяча искушенных зрителей, и он боится сыграть слишком плохо. Поворачивается спиной, делает пару шагов изображая солдатский шаг, а потом усаживается обратно на диван, чтобы смотреть на меня подчеркнуто уничижительным взглядом снизу вверх.
– Вопрос наших общих детей закрыт и никогда не будет подниматься на повестке дня. Я хочу, чтобы ты приняла все необходимые медикаментозные меры, чтобы исключить любую возможность когда-либо в будущем снова залететь. Извини, но меня абсолютно не вдохновила перспектива стать рогатым папашей чужого наебыша.

У меня уже был один ребенок, которого видела ровно тридцать секунд, за которые он так и не заплакал. Любые мысли о детях вызывают у меня такую сильную боль, что по сравнению с ней даже сломанные кости кажутся только досадным зудом. А дети от Олега… Наверное, если бы он выставил обратное условие, именно оно стало бы для меня самым невыполнимым.

— Я больше не хочу детей, - соглашаюсь я.

— Уверена?
– прищуривается Олег.

— Абсолютно. Если в доказательство мне нужно вырезать матку или перевязать трубы, или что-то еще - пожалуйста. Я согласна.