Баронг любит и молодежь, правда, иной раз она носит его не так, как этого хотели бы представители старшего поколения. По моде, установленной популярным эстрадным певцом Энтони Кастело, — заправляют в брюки или джинсы… Энтони Кастело на концертах появляется только в баронге. Шьет ему эти сорочки знаменитый модельер Данило Франко, дизайн их самый разнообразный, так же как и вышивки, — на рубашках певца увидишь и знаменитый манильский закат, и птичек, и экзотические цветы.

Многие модельеры также считают, что далеко не всякий филиппинец умеет правильно носить баронг. Эдгара до Акино говорит, что следует постоянно воспитывать молодых людей, прививать им вкус к красивой одежде. Он сердится, когда видит, что баронг надет не на майку или закатаны рукава. Порой он не сдерживается и говорит кому-нибудь, кто небрежно обошелся с баронгом: «Баронг-тагалог — наш национальный костюм, и к нему следует относиться с уважением»[6].

РЕМЕСЛЕННИК:

РАДОСТИ, НАДЕЖДЫ, ТРЕВОГИ

Счастливой стороной судьба обернулась не только к баронгу, сохранив его для филиппинцев, но и к некоторым традиционным ремеслам: резьбе по дереву, плетению, собиранию морских раковин. По данным статистики, на Филиппинах в зависимости от времени года пять-восемь миллионов человек занято в домашней промышленности. Ее называют даже «одним из столпов экономики республики». С этим нельзя не согласиться, если учесть, что в отдельные годы казна получает до трехсот миллионов долларов в виде налогов на экспортную выручку кустарей.

Мы посетили одну из мастерских, занимающихся производством традиционных шляп из волокна дерева бури, принадлежащих филиппинцу Педро Кабунгкалу. С производством меня познакомил его сын и правая рука — Хосе Кабунгкал.

— Вот наш главный цех, — с гордостью сказал он, когда мы приблизились к небольшому двухэтажному зданию.

Нас поразила мертвая тишина, царящая внутри помещения. За столом в полумраке сидели мастерицы. Молча, не отрывая глаз от изделия, они быстро и ловко придавали ему элегантный вид. Меж столами прохаживался усатый мастер. Он доходил до больших круглых часов, поворачивался, шел к распятию Иисуса Христа, снова поворот. Ровно в одиннадцать удар деревянным молотком. Перерыв!

Такого множества шляп я никогда не видел. Одни сложены в гигантские стопки, другие еще сохли. Был, понедельник, и их только что привезли из четырех деревень. В каждой над заказом компании «Лукбан хэтс энд хэндикрафтс инк» трудятся в перерывах между работой в поле пятьдесят семей, то есть минимум четыреста человек. За продукцией едут в пятницу, заодно отвозят надомникам очередную порцию сырья, а также деньги — крестьяне обычно просят дать им хоть какой-нибудь аванс. В цехе шляпу доводят до нужной кондиции. Делают работу пятнадцать человек, в основном женщины. Трудятся они в этом полутемном и жарком помещении (даже во дворе при 32 градусах прохладнее) восемь часов с короткими перерывами.

— Мы процветаем, — улыбается г-н Кабунгкал.

Неплохо идут дела и у сотен других, таких же как он, бизнесменов: налоги не очень обременительны, транспортировка сырья и изделий не дорога. А труд? Дешевле, пожалуй, и не бывает: крестьянину за шляпу платят два песо (у рабочего в среднем получается немногим больше), а в столичном магазине она продается за пятьдесят-семьдесят пять песо.

Кроме дешевого труда на кустарное производство «работают» и другие, не менее важные факторы. Государство увидело в людях, подобных Кабунгкалу, некоего посредника, способного одновременно использовать и примитивный труд крестьянина, и труд городского рабочего. Таким образом, создается цепь, которая служит основой довольно устойчивого и достаточно гибкого хозяйственного механизма, дающего крестьянину дополнительные средства, способные спасти от разорения, и тем самым привязывает его к деревне. Одновременно происходит укрепление прослойки местных бизнесменов.

Не последнюю роль в поддержке домашней промышленности и ремесленничества сыграли патриотически настроенные филиппинцы, которые занимают важные посты в государственном аппарате, известные деятели культуры, видные литераторы и журналисты. В популярности плетеных кресел, успехе абажуров, вышивки, носящих неповторимые черты самобытного искусства, они видят утверждение национального самосознания. В свою очередь, филиппинские мастера почувствовали себя увереннее, когда их родина обрела политическую независимость. Возникли дополнительные возможности показать всем свой товар лицом.

— Я возил образцы продукции нашей компании, — рассказывает г-н Кабунгкал, — в США, Канаду, Западную Европу. И каждая такая поездка приводила к расширению деловых связей.

Оценив возможности домашней промышленности, особенно той ее части, которая дает экспортную продукцию, правительство приняло ряд мер, обеспечивающих дополнительную помощь «своему бизнесмену» и содействующих укреплению его позиций. Одной из них было создание в 1962 году Национального управления по развитию ремесленного производства (НАСИДА).

Г-жа Балмес, занимающая руководящий пост в НАСИДА, отмечала, что администрация старается облегчать мелким предпринимателям доступ к кредитам, определять и устанавливать базовые розничные цены, чтобы как-то контролировать рыночную стихию, помогать в разработке новых изделий. Но, пожалуй, самая главная задача — защита филиппинского ремесленника от иностранных конкурентов. Еще до второй мировой войны вышивальное производство, например, попало под полный контроль американских фирм. Сегодня наряду с ними в домашнюю промышленность и ремесленничество активно и быстро проникает иностранный капитал — японский, западногерманский и китайской буржуазии (Гонконга, Сингапура, Тайваня). Последствия такой экспансии уже сказываются. Так, сейчас многие резчики по дереву, создававшие раньше великолепные национальные маски, тысячами строгают каблуки для вошедших в моду туфель, на которых стоит марка западных фирм. Или, например, газеты сообщали, что американский предприниматель и дизайнер О. Кассина решил построить на Филиппинах фабрику массового пошива баронгов, что приведет к разорению многих кустарей. Подобная угроза существует и для производителей мебели, соломенных изделий и т. п.