Его лицо скрывали поля большой соломенной конической шляпы, а плечи прятались под соломенным плащом. Высокий, широкоплечий, он определенно напоминал того, кто недавно размахивал мечом перед моим носом и чуть не убил меня. Он с легкостью поднял с земли длинное толстое бревно и вставил его между двумя каменными столбами. Это означало: «Я скоро вернусь».

Сердце заколотилось от страха. Я оглянулась на Мэволь – она задремала, прислонившись к дереву и скрестив руки на груди.

– Щен, Щен, – окликнула я ее. Это было детское прозвище, я прозвала ее так, потому что она часто скулила, как маленький щенок. – Просыпайся!

В тот же миг Мэволь открыла глаза.

– У меня просто глаза устали, – объяснила она.

– Он только что ушел. – От волнения я вся покрылась мурашками. – Пора.

Дождь хлестал по соломенным плащам, которые мы накинули на голову, пока бежали к хижине. Я очень боялась, что кто-нибудь из слуг может оказаться внутри, поэтому остановилась перед чоннаном и громко крикнула:

– Есть кто-нибудь дома?

Дождь бешено барабанил по соломенной крыше, заливал пустой двор.

– Эй, кто-нибудь?

– Да нет там никого.

Мэволь приподняла блестевшее мокрое бревно на чоннане и пропустила меня вперед, потом пролезла сама и опустила бревно на место. Мы заглянули в чулан и спрятали промокшие насквозь плащи за большим керамическим горшком, потом отжали воду с юбок.

– Не забывай, – прошептала я, – осмотрим дом очень быстро, надолго здесь оставаться нельзя.

Через минуту, предварительно сбросив у входа обувь, мы пробрались в главную часть дома. Я открыла дверь и вошла в первую же комнату, совсем небольшую, где лежали сложенные стопкой одеяла. Комната служанки. Но где же она? Не хотелось бы столкнуться с ней в какой-нибудь из комнат. Прикусив нижнюю губу, я поспешила дальше и открыла следующую дверь.

Мэволь заглянула туда вслед за мной.

– Это, наверное, спальня Кахи.

– Кто такая Кахи?

Сестра, будто не расслышав моего вопроса, зашла внутрь. Я тоже нырнула в комнату и осторожно закрыла за нами дверь.

Белые обои чуть отслаивались от стен в некоторых местах. На полу циновка для сна и одеяло, скрученное так, будто человеку, который спал под ним, снился кошмар. Небольшой облезлый шкафчик мне по пояс. Я открыла его и насчитала десять ящиков, все они оказались пустыми – лишь в одном лежало пинё [20] из латуни, украшенное ярко-красными стеклянными камушками.

– Кто такая Кахи? – снова спросила я.

– Дочь Ссыльного Пэка.

Я медленно кивнула, вспомнив, что сестра рассказала мне. Дочь с изуродованным лицом.

– Я много чего о ней знаю. – Мэволь вынула пинё из шкафчика. – Наверное, это шпилька ее матери.

– Умершей матери?

Мэволь кивнула.

– Кахи раньше часто приходила к шаманке. Ее мучили кошмары, она рассказала нам о своей несчастной матери, местной крестьянке, которую она никогда не знала. Ее мать умерла в родах, говорят, у нее просто не осталось сил. Ссыльный Пэк постоянно заставлял ее работать, на кухне, в горах и на их участке земли. И еще он бил ее. Поэтому Кахи просила нас передать послание ее умершей матери в мир духов.

– Какое послание?

– Она умоляла мать не посылать ей больше снов… снов, в которых она убивает своего отца.

Я нахмурилась, взяла пинё у Мэволь и положила обратно в ящик.

– А какие у Кахи отношения с отцом?

– Он порезал ей лицо, когда ей было всего двенадцать, я же тебе рассказывала. Крестьяне как-то спросили его, почему он так жесток с дочерью, а он ответил: «Мы с вами по-разному понимаем, что значит любить близких. Я очень люблю дочку, я бы отдал за нее жизнь. Убил бы за нее».

Я содрогнулась.

– Жуть какая-то.

Мэволь пожала худенькими плечиками.

– Отец может быть и защитником, и злейшим врагом.

Слова сестры задели меня. Я отошла на несколько шагов, огляделась еще раз и резко спросила:

– А сколько лет Кахи?

– Девятнадцать.

Мне захотелось уйти из этой комнаты, воздух которой словно пропитался едким замечанием сестры.

– Пойдем дальше.

Мы обыскали еще несколько комнат, потом раздвинули двери, которые вели в ту половину дома, где жил Ссыльный Пэк. От страха мне почудилось, будто волосы на моих руках шевелятся. Комнату освещали голубоватые вспышки молний за окном. На полу валялся грязный носовой платок, а в углу я заметила наполовину полный ночной горшок. Мне стало не по себе. Не спросясь, я забралась в дом к совершенно незнакомому человеку, который к тому же мог оказаться убийцей.

Однако секретов своих он далеко не прятал. Мы довольно быстро обнаружили один из них. На одном из низких столиков лежал свиток бумаги ханджи. Я развернула его. Мэволь присела на корточки рядом со мной, я почувствовала ее дыхание – аромат сладкой хурмы. Моя сушеная хурма! Теперь ясно, куда она делась, а я уж решила, что она просто выпала из мешка. Подавив вспыхнувшее раздражение, я постаралась сосредоточиться на свитке и поняла, что держу в руках два свитка, свернутых в один. На одном была нарисована подробная карта Чеджу с названиями деревень. Некоторые названия были перечеркнуты. Второй свиток оказался женским портретом.