Шрифт:
Древний Хуан был его учителем. Как управлять Маслов знал сам. Самоуком освоил. А вот как править научил его именно Древний Хуан. Давным давно. Еще в юной части старости. А теперь пришел и отчитывает, гадина, сука, мол, я твой учитель, и ты не оправдал моих надежд… Сохранил, значит, старую свою привычку: называл его четверть века назад по имени, только когда хотел показать, какое же он, Маслов, дерьмо, ни на что не годное дерьмо…
– Пош-шел ты!
Хуан молчал, нависая над ним горой.
– Ладно. Кто будет старейшиной после меня?
– Пока – я. Но недолго. Я дряхлый, я просто старая рыба, которая хвостом еще плещет, но мальков уже не плодит… Мне – поздно. Все, я свое тут давно отбыл. Посижу с полгодика, а потом освобожу место для рыбки помоложе.
– Кто?
– Не знаю. А… Вот ты о чем… Из твоего же, Русского сектора. Он преобладает, это очевидно… Твои согласны были на латино, да хоть на поляка или белоруса… в качестве компромиссной фигуры… Но сейчас все стали ужасно вежливыми, сам удивляюсь. Просто сказали им, русским то есть: хорошо будете верховодить вы; мы этого не боимся. Слышишь ты? Не боятся. Еще при Ветрогонове боялись, даже при Васильеве боялись немножко, я-то знаю… А теперь – не боятся. Твоя заслуга. Отчасти.
– Что за человек?
– Да не знаю же. Достойный будет человек. Такой, чтобы никому не зазорно было служить ему.
– Царя… вводить не станете?
– Рано. Не доросли еще. На себя, дурака, посмотри. Какой из тебя царь? Как из столовой ложки гоночный антиграв. Быть ЦАРСТВОМ… – Древний Хуан выделил голосом это слово, – так прежде надо нам всем стать лучше. ЦАРСТВО требует высоты душ…
«В каких облаках витает старик…»
– Теперь признайся, ты, чистенький… Зачем вы мучили мое тело… ты лично… со всей сворой…
Хуан недоуменно поднял брови. Неужели и впрямь не знает? Не знает, точно. Может, без него, мимо него сделали ход? Нет. Этот бы не позволил, его на кривой не объедешь…
– Ты о чем?
– Все. Я ошибся. Тебе это ни к чему.
И Маслов замолчал. Ему больше не о чем было спрашивать бывшего учителя.
– О себе, значит, тоже ничего узнать не хочешь?
Старейшина усмехнулся:
– Корона стоит больше жизни. Когда первого уже нет, второе теряет смысл.
– Ты моя ошибка, Андрей… Лично моя ошибка… Я… недосмотрел. Корона – да, больше жизни, но меньше души, а ты так и не понял этого. Балбес. Жалкий балбес.
– Ну, давай, пустословь еще.
– Собственно, делай, что хочешь. Конечно, негласного надзора за тобой до самой смерти не снимут и к политике не подпустят. Содержание…
– Подавитесь своим содержанием. – совершенно спокойно перебил он Хуана. – Я тоже рыба не юная. Икру отметал.
Его собеседник сокрушенно покачал головой.
– Твоя судьба, значит, совсем тебя не интересует?
– Какая судьба? Зачем теперь длить судьбу? Помирать надо.
– Я древнее тебя, сам отдал всю свою власть, жену пережил давно, а все-таки ценю жизнь…
– Сделай милость, заткнись.
Между ними плескалась черная водица молчания.
Маслов не мог сосредоточиться на какой-нибудь связной мысли. Два слова, вытеснив все прочее, без конца чеканили шаг в его голове: «Позор… поражение… позор… поражение… позор… поражение…» Потом он все-таки сформулировал главное: «Наверное, лучше было бы мне умереть, чем почувствовать себя битым».
Древний Хуан не уходил и не пытался завязать разговор. Отчего не звал он своих людей, своих тварей продажных? Все, вроде, сказано, надо бы кончать дело. Отпустить они его, может, и отпустят, зубы предварительно повыдергав… Но будут контролировать крайне жестко. Иначе невозможно, он бы и сам так действовал. Почему же Хуан медлит? Ах, вот оно что. Попроповедничать желает. Хлебом не корми, дай попроповедничать. Давай-давай.
– Никак не успокоишься?
Молчит.
– Учить желаешь? Так ведь ни к чему оно сейчас. Поздновато.
Молчит.
– Лучше бы уж ты пристрелил меня…
Молчит.
– К чему волынку тянуть? Зови своих… «хороших ребят».
Молчит.
«Да хрен с тобой. Молчи…» Маслов отвернулся и произнес в сторону, для себя, не особенно заботясь о том, чтобы его услышали:
– Об одном жалею, дело доделать не успел…
И тут Древний Хуан преобразился. Несколько минут назад он разговаривал с Масловым обыкновенным голосом, обыкновенными словами. Теперь в него как будто вошла высота: очень старый человек обратился в патриарха. Жил бы он в эпоху Исхода, душа его обитала бы, наверное, в теле Моисея. Жил бы в годы Русской Смуты, называли бы его Козьмой Мининым…
Седой патриарх встал ровно, как колокольня, поднял подбородок и загремел:
– Зачем, скажи мне, люди живут на Терре? В чем смысл? В чем главная правда их существования?
Маслов открыл было рот, желая ответить: мол, живут и живут. Но Древний Хуан остановил его нетерпеливым жестом.
– Для того ли они живут, чтобы быть сытыми? Ты им хлеба хотел дать, и ради того хлеба собственной душой побрезговал! Вот, накормил ты их, и куда им идти, наевшись? Быть шестернями в машине Терры? Но не ради ли них – государство? И какой в нем смысл, если он не совпадает со смыслом, тревожащим их души?