– А ещё мы не сжигаем хорошую одежду, – пробурчал Тойво, стуча зубами.

– Дух болезни любит обитать на вещах. Великий Абдуалим первым заметил, что лекарь в грязном белье может навредить больному, особенно при сечении.

– При чём? – не понял Ахти.

– Он так называет свои мясницкие занятия, – объяснил Тойво. – Только инструменты у него никудышные, как будто он собрался резать мышь, а не свинью.

– Важен не их размер, а острота.

– Лемпи, – подала голос Кукушка, до этого как будто дремавшая у печи. – Угости чем-нибудь лекаря. В леднике оставалась зайчатина.

– Благодарю этот дом, – поднял руку Фархад и поклонился. – Но ваш гость имеет обыкновение не есть мясного. Даже в растительной пище я довольно-таки привередлив. Поэтому не утруждайте себя.

Тойво пожал плечами:

– Как знаешь.

– Так что, лекарь, – позвала старуха, – черничница это али мыльный сап?

– Ни то, ни другое.

– Тогда что же?

– У этой болезни нет названия. Она поражает дыхательные мешки, портит глаза и может помутить рассудок животного.

– А у них есть рассудок? – скривился Тойво.

– Безусловно, – кивнул Фархад.

– И ради этого столько суеты? – спросила его Лемпи. – Стоило ли ехать в такую даль? Да ещё и на ночь глядя? Ради болезни, у которой и названия-то нет…

Лекарь грустно улыбнулся, помял острую бородку, провёл ладонью по бритым щекам.

– Стоило. Эта болезнь пришла с той стороны реки.

Фархад сел на корточки и извлёк из холщового мешка тёмный округлый предмет. Об пол стукнулось что-то твёрдое.

– Ёлки волосатые, – выругался Тойво. – Что за привычка тащить к моему трактиру всякую пакость?

– Никак кусок угля? – сощурила подслеповатые глаза Ку-Ку.

– И верно, похоже на камень, – согласился Фархад. – Только это свиное сердце. Я не видел ни одной болезни, которая бы творила подобное.

– Убери это с глаз долой и вымой пол! – проворчал трактирщик.

– Этот экземпляр не опасен, – сказал лекарь. – Я очистил его от скверны, и на ощупь этот орган действительно напоминает простой кусок угля.

Ахти подошёл ближе и рассмотрел застывшее сердце.

– Значит, и с нами так будет?

Фархад пожал плечами:

– Время покажет. Не всякое заболевание передаётся от животных к человеку. Но раз болеют и свиньи, и козы, и кони – возможно всё.

В «Мамочкином приюте» повисла тишина. Только потрескивал огонь в очаге да за окном подвывал ветер.

– Ладно, – медленно проговорил Тойво. – Наш трактир и не такое переживал. Выползем.

Никто ему не возражал, но и кивнуть – никто не кивнул.

Уходя, Фархад пожелал здравия всем обитателям «Мамочкиного приюта» и обещал заехать через неделю.

Однако ни на будущей неделе, ни через две недели никто не приехал. Обстановка на границах Глухолесья неожиданно изменилась: в сторону бывшей Исполины потянулись войска.

Пехота топтала сапожищами пожелтевшую траву на заросшем тракте: шли копейщики в плоских шлемах и мечники с круглыми щитами. Впереди ехала лёгкая кавалерия. Нарядные стёганые плащи никак не спасали солдат от холода – лязг, исходивший от войска, вполне мог быть связан с постукиванием тысячи зубов.

Тойво, Ахти и Лемпи стояли на крыльце и глазели на громыхающую по дороге колонну.

– Экая невидаль, – кривился хозяин таверны. – Вороны и стервятники слетаются на мертвечину и делят обед!

Состав армии и правда выглядел разношёрстно.

Похоже, все мелкие государства, соседствующие с бывшим Таурусом, объединились, чтобы растащить по кускам тушу могучего левиафана.

На северо-восток шли бледные высокие гессианцы. Медленно качался лес гизарм [3] и копий. Выцветшими казались не только их лица и доспехи, но и хоругви серо-болотного цвета. Профессиональные отряды гессианцев шли молча, без песен и разговоров. Только скрип и лязг металла стоял над трактом.

– У них, наверное, и дети по праздникам сидят на скамьях с кислыми минами, – заметил Тойво.

– Праздники? Какие у них праздники! Да у них и детей-то нет, – хохотнула Лемпи. – Кузнец собирает гессов из железных обрезков.

Странно было видеть в составе этой колонны, напоминавшей свинцовую тучу, разряженных в пёстрые одежды конников. Их многочисленные одежды поверх кольчуг пестрели разноцветными узорами; из шлемов, напоминавшие совиные уши, торчали пучки перьев. Смуглые и узкоглазые норанбатырцы, в отличие от своих молчаливых союзников, всё время перекрикивались, улыбались кривозубыми и щербатыми ртами и жевали какую-то чёрную ягоду. К их сёдлам были приделаны короткие луки, сабли и топорики. От криков и топота у Ахти заложило уши, а запах коней, пота и немытых тел чувствовался ещё задолго до появления конников. Лучше бы им не ходить в разведку!