Но наилучшим моментом для наблюдения он назвал 1877 год.

Все-таки учитывая, что он мог прожить еще немало лет, это могло бы показаться слишком смелым, если бы мы не проникли в суть гипноза, что, «открыв» Нептун методом, который, в наших глазах, может быть рекомендован с такими же основаниями, как зарекомендовавший себя не хуже метод выявления ведьм, ему не стоило так рисковать; что если бы он оказался прав с Нептуном, но ошибся с «Вулканом», общий счет его оказался бы хуже, чем у большинства гадалок, которые вряд ли смогли бы прожить своим ремеслом, если бы угадывали в половине случаев; все эти рассуждения для загипнотизированного — пустое место.

Дата.

22 марта 1877 года.

Ученый мир привстал на задние лапы, задрав носы к небу. Предсказание сделано так уверенно. Ни один папа римский не высказывался так авторитетно. Шесть наблюдений согласуются — чего еще просить? Редактор «N» за неделю до предсказанного события осторожно замечает, что трудно объяснить, каким образом шесть наблюдателей, не зная друг о друге, могли дать согласующиеся данные, если бы они не относились к одному феномену.

Это в своем роде самый напряженный момент нашей книги. Формулы против нас.

Но могут ли астрономические формулы, поддержанные согласующимися наблюдениями, вычисленные Леверье, оказаться столь же незначащими в позитивном смысле, как все прочие квазисущности, которыми мы занимались до сих пор?

К 22 марта 1877 года готовились заранее. В Англии королевские астрономы превратили этот день в событие всей жизни: уведомили наблюдателей в Мадрасе, Мельбурне, Сиднее и Новой Зеландии, договорились с наблюдателями в Чили и Соединенных Штатах. М. Струве подготовил наблюдения в Сибири и в Японии…

22 марта 1877 года.

Не абсолютно, лицемерно, но я и сам растроган. Если кто-то усомнится в искренности Леверье, заметим, что, имеет ли это значение или нет, но несколько месяцев спустя он умер.

Займемся лучше Монстратором, хотя это дело настолько значительное, что нам еще придется к нему вернуться.

По сообщению «Annual Register» (9-120), 9 августа 1762 года месье де Ростан из Ваэля, Франция, снимал высоту Солнца в Лозанне. Он увидел большое веретенообразное тело, около трех солнечных единиц в ширину и девяти в длину, медленно продвигающееся через солнечный диск со скоростью «не более половины той, с которой движутся обычные солнечные пятна». Оно не исчезало до 7 сентября, когда достигло короны Солнца. Учитывая веретенообразную форму, я склонен считать его суперцеппелином, но другое наблюдение, кажется, указывает, что это был мири хотя тело было непрозрачным и затемняло Солнце, вокруг него была замечена некая туманность — атмосфера? Полутень при обычных обстоятельствах указывала бы на солнечное пятно, но, по некоторым признакам, тело находилось на значительном расстоянии от Солнца.

Сообщается, что наблюдатель в Париже в это же время не увидел на Солнце этого объекта.

Но что месье Срост в Соле, в сорока пяти немецких лигах к северу от Лозанны, видел его, описал ту же веретенообразную форму, но немного расходится в оценке ширины. Важный момент: он видел его не в том же положении, что месье де Ростан. Значит, наличествует параллакс, и, учитывая невидимость из Парижа, большой параллакс — то есть летом 1762 года в течение месяца большое, непрозрачное, веретенообразное тело пересекало диск Солнца, находясь на значительном расстоянии от него. Автор в «Annual Register» пишет: «Ни один из известных в мире феноменов не объясняет этого явления». Кажется, он не безнадежно пристрастился к объяснительству. Поразительно — вероятно, он человек вольных нравов в других отношениях.

Что касается нас…

Монстратор.

В «Monthly Notices of the R. A. Science.» от февраля 1877 года Леверье, так и не разуверившийся до последнего дня, приводит шесть наблюдений вычисленного им тела планетарной величины.

Фрич, 19 октября 1802 года; Старк, 9 октября 1819 года; Де Каппис, 30 октября 1839 года; Сайдботем, 12 ноября 1849 года; Лескарбо, 26 марта 1859 года; Луммис, 20 марта 1862 года.

Не будь мы так привычны к Науке в ее основном аспекте пренебрежения, эти данные так же заинтриговали и впечатлили бы нас, как редактора «Nature»: согласование такого количества данных невозможно считать совпадением; но мы предполагаем, что, пренебрегая неудобными данными, астрономы и предсказатели судьбы могут вычислить что угодно — да и сами мы возьмемся предсказывать периодичность толпы на Бродвее — скажем, что каждую среду утром высокий человек на одной ноге и с синяком под глазом, с резиновой дубинкой в руках, пройдет мимо Сингер-Биллинг в четверть одиннадцатого. Конечно, этого нельзя утверждать, если только такой человек действительно не появляется там с такой периодичностью, но если одну среду там появится малыш, катящий бочку, а в другую — толстая негритянка с корзиной белья, методом обычного пренебрежения мы приведем периодичность к точности, пригодной для нашего квазисуществования.

Так что мы обвиняем, или, если «обвиняем» слишком суровое слово по отношению к квазиастрономам, и пустая фикция в суперсновидении, наше мнение, что Леверье вовсе не выводил формулы на основе наблюдений.

Что он выбрал наблюдения, подходящие к его формуле.

И что таковы все формулы.

Что не будь Леверье сам загипнотизирован до беспомощности, сохрани он какую-то связь с реальностью, его никогда не удалось бы втянуть в такое квазидействие: но он был загипнотизирован и потому распространил или передал свое состояние другим, так что 22 марта 1877 года вся Земля ощетинилась телескопами, к которым приникли напряженно застывшие астрономы…

И никто из них ни черта не увидел ни в тот день, ни в последующие дни.

Но пострадал ли оттого престиж науки астрономии?

Ни в коем случае. За него был дух 1877 года. Если некоторые клетки эмбриона не сумеют выжить в феномене его эры, другие сохранят предписанную форму. Пока эмбрион не вступит в эру млекопитающих, клетки рептилии не могут считаться ложными.

Мы полагаем, что около Солнца наблюдали множество столь же подлинных объектов планетарной величины, но Леверье выбрал шесть из них: не то чтобы сочтя, будто остальные наблюдения относятся к другим крупным телам, а, под влияниям гипноза, произвольно пренебрегая ими — что для составления формул он неизбежно должен был что-то произвольно отвергнуть. Я думаю, разочарование убило его. Я вовсе не склонен ставить его в один ряд с грейсами, хичкоками и Саймонсами. Не склонен, потому что, хотя было довольно неспортивно назначать такую отдаленную дату проверки, все-таки он назвал дату и держался за нее с таким высоким приближением…