Дубровник похож на драгоценное серебряное кольцо, а в городе Мостар мальчишки прыгают с высокого моста в воду за монетами, но самый прекрасный город — Сплит. Там сохранились развалины Диоклетиана и чудная средневековая площадь. Спи…

* * *

Он поднялся ей навстречу, подошел и взял за руку. Они молча шли по набережной мимо букинистов, мимо Лувра по другую сторону реки, мимо клеток с какими-то петухами, собачками, овцами…

Он повел ее вниз по ступеням к Сене.

— Ты знаешь, что происходит в Москве?

— Да.

— Ты видела? Ты заметила в левом углу кадра?

— Да.

— Ты поняла, что это такое?

— Кажется, да.

— Прощайся с Парижем.

Она не спросила «почему». Поняла сразу.

Подошел длинный, плоский и будто укрытый граненым хрусталем катер.

— Я бы предпочла попроще.

— Попроще идет следом.

Они сели на корме. Проплывали дома, плакучие ивы, мосты…

— Ты полюбила этот город?

— Нет.

Она боялась взглянуть на него: «Пусть длится этот сон, пусть держит ее за руку в своей этот, самый невероятный из всех встретившихся на ее пути, призрак».

У Марсова поля катерок развернулся и причалил к пристани.

— Ты была на Эйфелевой башне?

— Нет.

Они прошли мимо продавцов мороженого, воздушных шаров, апельсинового сока и поднялись наверх. Пересекли набережную. Под высоким сводом башни на вытоптанном пыльном пространстве толпились туристы.

Не отпуская ее руки, он подошел к окошечку кассы; сели в огромный лифт. Проплыли какие-то «эйзенштейновские» зубчатые колеса, фермы и будто бы приоткрыли старинную шкатулку с драгоценностями — возник город. Крыша шкатулки поднималась все более и более, вот уже показался холм Монмартра с белоснежным Сакре-Кёр… За ним россыпь крыш, вспыхивающие от солнца окна мансард…

Еда была невкусной, но Ирина ела прилежно, по-прежнему боясь взглянуть на него.

— Вино белое или красное?

— Неважно.

— Это в Америке неважно, а здесь важно.

— Кто за мной охотился? Кто насылал зомби? КГБ, ФБР?

— Третьи.

— Какие третьи?

— Те, что не знают, знаешь ли ты. В таких случаях лучше убрать.

— Я думаю, я догадалась, откуда деньги у Саши. Но зачем я им? Они охотились в Америке, в Берлине, в Бретани?

— Ты ничего не поняла.

— Объясни.

— Деньги за наркоту из Союза перекачиваются в Америку. На них через подставных лиц покупаются заводы, дома и все прочее. Теперь поняла?

— Теперь — да.

* * *

Он вел машину с небрежностью истинного парижанина, лихо влетел в немыслимую карусель вокруг Триумфальной арки, соскочил с карусели в широкую улицу. На крышах домов террасы с деревьями.

— Авеню Фош. Ты здесь бывала?

— Нет.

— Бедная, скромная консьержка с бульвара Араго…

— Бедная, скромная и немолодая… А что это за голая спина была с тобой в Теннесси?

— Багаж.

— Кес ке се багаж?

— Багаж — это то, что берется с собой в дорогу для удобства.

— Я тоже багаж?

— Ты — нет, ты — Летучий Голландец, вернее Голландка, вернее Датчанка из Сольвенга.

— Мюллер тоже предал меня?

— Нет. Он полюбил тебя. Поздравляю. Знакомство с тобой так потрясло его, что он — опытнейший разведчик — нарушил профессиональный кодекс.

— Предавать?

— Не спать.

— Что с ним?

— Ничего. Живет в своем Голубом Доме как частное лицо.

— За то, что выпустил меня?

— Да. Но ненадолго. Дальше все шло по программе, и ты пришла к Тренчу.

— По какой программе?

— По моей.

— Как это?

— Ты делала то, что хотел я.

— А чего ты хотел?

— Быть с тобой. Но до этого я должен был убедиться сам и убедить других, что ты не завербована.

— Кем?

— Никем.

— А как ты это делал?

— Ты слушала мои кассеты?

— Кассеты? Я слушала кассету.

— Они были разные. С текстами на ультранизких частотах. Я говорил тебе, что нужно делать.

— Правда?

— Ну, конечно, правда. Хочешь, расскажу тебе, когда и почему ты совершала то или иное…

— Например, спала с Мюллером.

— Нет. Это была самодеятельность. С его стороны тоже. Он на всякий случай подменил кассету, но потом я сумел всучить тебе ее снова.

— В мотеле.

— Совершенно верно.