Никитина «жилая» квартира всегда поражала меня нелепостью планировки. Это была «распашонка», но какая-то чудная, нестандартная, с непомерно большой «спинкой» и крошечными «рукавчиками». В гостиной было, наверное, метров тридцать, что для Москвы все-таки непривычно, зато в двух смежных с ней комнатках негде было повернуться. Разумеется, Никита запросто мог ее перепланировать, но он предпочитал жить в привычной обстановке и ограничился тем, что покрасил стены и положил новый роскошный паркет.

Гостиная, надо сказать, смотрелась отлично. Посередине стоял огромный стол, ломившийся от мясных и рыбных деликатесов (вскрываешь пластик, выкладываешь на тарелку – и готово, тут я угадала). Окна были распахнуты настежь, на улице все еще стояла жара, а в квартире гулял приятный сквознячок.

Мы пришли первыми, если можно так сказать о компании из двадцати человек, и сразу заполнили собой все пространство. Я вообще не предполагала, что придет кто-нибудь еще, но, по-видимому, какие-то незваные ежевечерние гости в Никитиной жизни были в порядке вещей. Время от времени раздавался звонок, кто-то входил, выпивал, закусывал, уходил...

«Как это он не боится? – подумала я. – В подъезде – ни консьержки, ни домофона. Вообще никакой охраны. Странно. Все-таки суперзвезда...» Непонятно, кстати, почему мысль о Никитиной безопасности впервые пришла мне в голову именно в ту несчастную пятницу. Предчувствие, что ли? Да не было у меня, вроде, никаких предчувствий...

Никита выглядел чрезвычайно веселым, торжественно обещал шефу сегодня же вручить ему для издания еще одну дискету со стихами, шутил с мужиками, ухаживал за всеми, без исключения, дамами, поднимал тосты за процветание издательского дела, за слияние песенного слова с печатным, за прекрасных дам – и вообще держался настолько безукоризненно, что я мысленно обругала себя за манию преследования. О нашем с ним «отдельном» знакомстве он заговорил лишь однажды, упомянув в какой-то связи, что на днях будет десять лет, как мы с ним окончили школу. Мне повезло, что об этом зашла речь, – иначе я оказалась бы жуткой свиньей. Как только Никита заговорил о школе, я спохватилась, что начисто забыла об одном поручении, которое клятвенно обещала выполнить.

Дело в том, что десять лет со дня окончания школы, то есть с того самого выпускного, исполнялось в ближайшее воскресенье. Мы договорились собраться у одной из наших одноклассниц, жившей, правда, у черта на рогах, но зато в очень большой квартире. Разумеется, имелась в виду складчина. Нужно было по цепочке обзвонить тех, кто не принимал участия в предварительном обсуждении, сообщить им время и место встречи и раздать задания. Мне досталось четыре телефона, по которым необходимо было позвонить не позже пятницы. Как я умудрилась об этом забыть – ума не приложу!

Конечно, можно было позвонить из дому – два часа дела не меняли. И я бы так и сделала, если бы не знала за собой одного странного свойства. С памятью у меня в общем и целом все в порядке, о делах я, как правило, не забываю. Но если вдруг найдет какое-то затмение, как в этот раз, то дело необходимо сделать после первого же напоминания, иначе я наверняка опять забуду. Такое впечатление, что у меня в голове есть какая-то «зона забывчивости», и если информация случайно соскочит с рельсов и попадет в эту зону, то без посторонней помощи ей уже не выбраться. Словом, я решила не рисковать, потихоньку выбралась из-за стола, взяла лежавшую на полке телефонную трубку и вышла в коридор.

Веселье шло полным ходом, но еще не достигло той стадии, когда все встают из-за стола и разбредаются по квартире. Поэтому в коридоре было сравнительно тихо. Я села на табуретку, положила записную книжку на полочку под зеркалом и набрала номер. Минуты через три в зеркале вырисовался Никитин силуэт. Он постоял, послушал, о чем я говорю, и завелся:

– Делать тебе нечего, Рыжик, ей-богу! Готовить, тащиться хрен-знает куда... Неужто не лучше пойти в хороший кабак где-нибудь в центре? Давай отменяй все это дело! Я прямо сейчас позвоню, договорюсь, снимем зал...

–- Никита, – перебила я, – тебе не приходит в голову, что не всем это по карману?

– При чем здесь ваш карман? – искренне удивился он. – Я приглашаю. Для меня это не деньги.

– Рада за тебя, – ответила я самым светским тоном. – Но, боюсь, не всех такой вариант устроит. Так что прибереги свой купеческий размах для другого случая и приходи в воскресенье к восьми по известному тебе адресу.

Резковато, наверное, но что поделаешь, если эта смесь хвастовства с благотворительностью действовала на меня, как красная тряпка на быка, впрочем, как и фраза «для меня это не деньги», которую Никита последнее время повторял через слово. Он надулся и умолк, но не ушел, а остался стоять за моей спиной.

– Да ладно тебе, Никита, – примирительно сказала я, желая разрядить атмосферу. – Скажи лучше, почему здесь нет никакой охраны и как это ты не боишься открывать дверь всем подряд?

– Здесь есть компьютерный пропускник, – пробурчал Никита. – Смотришь на экран и видишь все, что делается за дверью.

– Да? – удивилась я. – Что-то я не заметила, чтобы ты им пользовался.

– Когда в квартире народ, я просто смотрю в глазок. Злодей ведь тоже не дурак, зачем ему лезть, когда такая толпа. Давай-давай, звони дальше.