Таким образом, интеллектуальная колонизация Хайленда представляла собой не только ментальное освоение «чужого» пространства, но и его реальное, фактическое подчинение Лондону благодаря эффективному экспертному знанию (носившему в силу заинтересованности авторов в успехе их аналитического предприятия в некоторой степени субъективный характер) и квалифицированной интерпретации изучаемых фактов (не лишенной определенной ангажированности по указанным выше причинам).

Следовательно, интеллектуальная колонизация представляла собой еще и срез имперского мышления эпохи, отражая определенные модели имперской экспансии (как с точки зрения правительства, так и на взгляд претендовавших на особое место в управлении Горной Шотландией представителей местных сообществ). Первая половина XVIII в. (середина 1720-х — середина 1740-х гг.) представляла собой время немногих лишенных внимания широкой публики сочинителей на поле комментирования реалий Горной Страны. Их мемориалы, памфлеты и рапорты были единичны, привлекали внимание Лондона лишь на короткое время, а в части реализации содержавшихся в них предложений по реформированию феодальных отношений в Горной Шотландии неизменно откладывались из-за их радикализма и сложностей исполнения (прежде всего, сочинения лорда Грэнджа) в долгий ящик правительства (как раз до 1745 г.) [620] .

Однако именно в это время «специалисты по Хайленду» сумели плодотворно освоить описываемую ими реальность, создав относительно непротиворечивую систему знаний об этой мятежной окраине. При этом они не только продемонстрировали приверженность практическому подходу, но и придали ему некоторую степень академической респектабельности, приводя свои соображения в соответствие с формировавшимися в рамках интеллектуальных проектов эпохи Просвещения традициями научного комментирования и описания колоний и окраин европейских держав [621] .

Не на всех направлениях интеллектуальной колонизации Хайленда эта задача была решена с равным успехом, но в целом было приобретено колониальное знание, адекватное задачам хайлендской политики. Была создана признанная властями и обществом система легитимации комментирования реалий Горной Шотландии в форме интеллектуальной колонизации в юнионистском и модернизационном ключе с применением практик имперского дискурса, отлажен механизм создания и административного (про)движения таких аналитических текстов, сформулированы основные направления анализа политэкономии «Хайлендской проблемы», включая феномен феодализма, который, по весьма спорному (для современных историков), но от того не менее авторитетному (в глазах британского правительства тех лет) мнению комментаторов, еще крепко держался в шотландских горах [622] .

В последующие годы (вплоть до 1760-х гг.) британская правительственная и «независимая» аналитика, касавшаяся Горной Шотландии, переживала изменения, связанные и с актуальными обстоятельствами последнего мятежа якобитов, вновь получившего поддержку в Горной Стране, и с формированием значительно более решительного и последовательного курса правительства в отношении реформирования Хайленда (начиная с отмены наследственной юрисдикции и военных держаний и заканчивая формированием новой британской идентичности в крае), но они уже не затрагивали главных принципов и стиля комментирования социально-экономической и политической реальности Горной Шотландии [623] .

Кроме того, именно в 1720-е гг. происходит своеобразное смещение центра интеллектуальной колонизации Горного Края от преимущественно вождей и магнатов к преимущественно правительственным чинам и сторонникам «завершения» Унии 1707 г., причем преимущественно из числа самих же шотландцев, активно конструировавших за счет горцев образ коллективного «Другого» по отношению к остальным жителям Соединенного Королевства и формировавших, таким образом, юнионистскую британскую идентичность, одновременно бывшую еще и имперской [624] .

Вместе с тем эти комментарии маркируют этапы расширения присутствия Лондона в Горной Стране, учитывая, что процесс интеллектуального освоения Хайленда, сопровождавший и предвосхищавший его активное реформирование после 1746 г., продолжился с переиздания и представления ответственным чинам тех же сочинений, что и в 1724 г.

Характерными чертами публичных и ведомственных дискуссий по проблемам феодализма в Горной Шотландии после подавления в 1746 г. последнего якобитского мятежа, вновь поддержанного в Горной Стране, являлись как продолжение дискурсивных практик предыдущего периода, так и появление периферийных по отношению к доминирующему дискурсу интерпретаций феодально-клановых отношений в Горном Крае. Самым примечательным примером в первом случае представляется издательская деятельность М. Купера, занимавшегося публикацией недорогих шестипенсовых памфлетов «близ Глобуса в Патер-ностер-Роу», о чем сообщалось на титульных листах этих упомянутых выше изданий.

В том же 1746 г., когда Купер переиздал «Письмо к английскому члену парламента от джентльмена в Шотландии…», он опубликовал еще один любопытный (хотя и не такой концептуальный и обстоятельный) образчик политического (по форме и по содержанию) письма: «Примечания к письму, затрагивающему аспекты, недавно важные для этих наций, адресованному Его Светлости герцогу Ньюкаслу…» [625] . А в следующем году выпустил «Исследование природы наследственных юрисдикций в этой части Великобритании, что зовется Шотландией», вполне соответствовавшее по форме и содержанию своему неброскому академичному названию и будто отвечавшее на «Письмо к английскому члену парламента от джентльмена в Шотландии…», указав автором обращавшегося к соотечественникам в Шотландии «английского джентльмена» [626] .

Единый стиль этих работ отражает тот факт, что позиции сторонников «завершения Унии» не претерпели существенных изменений. Напротив, подданные и соотечественники представлялись по-прежнему предпочтительнее вассалов и клансменов, феодальное право по-прежнему воспринималось как первопричина мятежа (с якобитами во главе или без), рядовые горцы считались жертвами установившейся системы социально-экономических отношений в Хайленде, не способными ее изменить самостоятельно, британский парламент и Уния подавались как политический институт и правовая основа с монопольным правом на принятие государственных решений и регулирование правовых отношений во всем Соединенном Королевстве, а магнаты и вожди, эти «лорды манора», так же как и четверть века спустя, все еще стояли «преградой между королем и его подданными» в Горной Шотландии [627] .