– Я сам местный. Наша семья с позапрошлого века здесь живет. Прабабка сказывала, дух огненный в лиманах спит – огневик. Раз в пятьдесят лет просыпается, и тогда пиши пропало. Не остановишь. Пока не насытится, не успокоится.

– Бред, ну бред же! – Кузнецову захотелось ударить мужика по щетинистой морде, повалить и пинать. Будто это он во всем виноват.

– Бред-то бред. Но бабка говорила, как пол-Витязево в шестидесятые выгорело. И Анапская в семнадцатом году. Ни в жисть бы не поверил, но… – Голос незнакомца булькнул. – Я сам его сейчас видел. На плавнях он танцует. Быть беде, начальник!

– Огневик… – усмехнулся Кузнецов. – Танцует. Ну ладно. Ладно… – И разжал пальцы.

– Можете не верить! – просиял освобожденный и нырнул во мглу. Оттуда донеслось: – Я с семьей тикать буду, а вам никакая техника не поможет! Попомните мои слова!

19.41

Комиссаров

Передохнув с полчасика, он снова вышел тушить, теперь на соседнем участке. Огонь продолжал рваться к Чембурке, ветер усиливался и не собирался менять направление. Оставалось стоять до последнего.

Нет, умирать никто не собирался, но начальник гарнизона предупредил: если в ближайшие полчаса ситуация не изменится, начнется эвакуация.

Администрация пригнала пять или шесть автобусов. Они стояли вдоль дороги на безопасном расстоянии, грели моторы и ждали отмашку. Внутри сидели волонтеры – всех подняли оперативно.

Близился момент истины. Метров десять пламя вперед пройдет – хана, сматывай шланги. Риск станет непозволительным.

Про огненного плясуна Комиссар старался не думать. Решил: стресс, дымом надышался, примерещилось. Так проще. Да и Самсонов, который добрался-таки из Новороссийска, промыл мозги:

– Вить, по нашей службе чего только не привидится. Панов вон жар-птицу над высоткой на пожаре углядел. Клялся-божился, что не брешет. Размером с павлина и с хвостом расфуфыренным, из огня вся. Летала в дыму, искры по кровле сыпала. Так что не бери в голову, человек твой огненный – еще не самый треш.

Пламя ужинало жадно, забиралось дальше, ближе. На мощные струи воды внимания не обращало – уворачивалось, перекидывалось с залитых стеблей на соседние, скручивая их в уродливые черные загогулины.

Завораживающее, гипнотизирующее зрелище. Но лучше наблюдать со стороны, с экрана большого ЖК-телика или даже IMAX, но не когда эта сокрушительная масса надвигается на тебя. Не тогда.

Ветер выдохнул так, что Комиссар через защитное стекло ощутил контрастную смесь жара и холода. Впереди что-то тоскливо завыло, навзрыд, оглушительно, затрещало и заметалось. И пламя вдруг расступилось, освобождая четко очерченный узкий коридор.

Комиссар едва не выронил брандспойт, который извергал струю над пустотой посреди геометрически ровных, как ножом отрезанных, огненных стен в камыше.

По высвобожденному коридору навстречу Виктору, искривляясь в немыслимых ужимках, которых никогда не выдержали бы человеческие суставы, приближался огненный коротышка.

Будто вызревшая в вулканическом чреве лава ожила и выродила некрупное, немногим выше метра, тело из темно-оранжевой, с угольными прожилками, плоти. Под тонкой кожей-корочкой пролегали корневые системы вен и капилляров того же цвета, но оттенком поярче – как и лишенные зрачков глаза и ногти на руках и ногах.

Одежды на пришельце (а Комиссар сразу решил, что это инопланетянин, не сбежавший же из ада демон или внебрачный сын Гефеста) не было, а еще от огневика растекался жар похлеще, чем в самой экстремальной бане.

Словно бандерлог под немигающим взглядом Каа, Комиссар наблюдал, как танцор, спазматически сокращаясь и подрагивая, изображая пародийное подобие брейка, застыл неподалеку от него и запрокинул лысую голову, по которой змеились то ли трещины, то ли черные кровеносные сосуды.

Огневик открыл пасть – внутри извивался язык, на поверхности которого плясали алые треугольнички, вместо зубов вдоль десен тянулись жвалы – и застрекотал, перекрывая свист ветра. Режущий, невыносимый звук проникал в мозг, выплавлял в нем тоннель.

Пространство заполнило шипение и хрипы. Комиссар взвыл и выронил рукав.

19.42

Огник

Рожденный заново, перевоплощенный, очистившийся от далекого, почти неразличимого уже прошлого, Лёша наслаждался обретенной гуттаперчевостью и непостижимой сверхчеловеческой силой.

Огонь покорно подчинялся ему – мог вознестись и расстелиться по плавням, помчаться в любом направлении, которое укажет Огник. Но тот пока не знал, как распорядиться этим даром, что с ним делать. И просто бегал туда-сюда, а впереди плескались волны пламени.