– Да, свет мой, батюшка… – пролепетала она, похоже, судорожно гадая, чем провинилась на сей раз.

– Про Хозяйку знаешь? – понизил голос Матвей Палыч. Говорить о Ней громче ему было, мягко говоря, боязно.

– Хозяйку? – переспросила глупая служанка. – А… про кикимору?

Бугристый кулак, немногим меньше ее головы, врезался ей прямо в нос, отбросив на добрых два шага назад, к столу. Матвей Палыч одним прыжком покрыл это расстояние и с размаху впечатал твердую ладонь служанке в ухо, опрокинув ее на лавку.

– Только посмей еще так сказать, паскуда, – убью! Говори, что знаешь про Нее, ну?! С самого начала, как есть говори!

Несколько секунд Апрашка сипло пыталась отдышаться, зажимая кровоточащее лицо рукой. Легче не стало, но больше медлить она не посмела. Пошатываясь и смиренно глядя в пол, она завела рассказ. С самого начала, как и требовал барин.

Давным-давно жил в одном весьма удаленном от столицы городе почтенный седой чиновник. По местным меркам он был довольно богат, но значило это не так уж много: не водилось в тех краях ни денег особых, ни славы. Даже старомодных пышных приемов, кроме этого самого чиновника, никто не устраивал. Да и он считал себя к этому обязанным исключительно ради дочери.

Супругу ему пришлось схоронить рано. Должно быть, из-за этого в дочке он совершенно души не чаял. Все восторгался, какой она растет умницей и красавицей, берег как зеницу ока и баловал едва ли не больше, чем мог себе позволить, в том числе и этими самыми приемами, или, как он сам обычно их называл, балами.

Именно такой бал и стал в свое время предвестием конца.

Началось все, как водится, с прибытия юноши. Он был единственным ярким пятном в композиции, с каждым годом все более напоминающей натюрморт. Черноглазый и чернобровый, он и во взгляде, и в фигуре имел какую-то особую стать, какой не было, пожалуй, ни у кого другого в этом городе. Приходил он без приглашения, но ни остановить, ни выставить его не смел даже хозяин приема, лишь изредка бросавший на незваного гостя взгляды, полные дурного предчувствия.

Разумеется, его не могла не заметить хозяйская дочка, как и он не мог не заметить ее. Она наблюдала за ним украдкой, когда думала, что он не смотрит, а он, в свою очередь, приглядывался к ней. Он был охотником, а она – добычей. И, как это обычно бывает у хороших охотников, добыча до последнего не подозревала, что ее держат на мушке.

Пожар в девичьем сердце вспыхнул еще до знакомства. Юноша, которого звали Павлом, не мог этого не замечать. Не прошло и месяца, как он явился на порог с парой мрачных ребят помоложе, сверкая кривой усмешкой и самоуверенностью.

– Я не прошу руки вашей дочери, – прямо заявил он в лицо несчастному отцу. – Я не прошу. Я ее забираю.

– Через мой труп! – выплюнул тот в ответ, не в силах скрыть предательскую дрожь в голосе.

Усмешка на лице Павла стала шире. В последнюю секунду девица, робко прятавшаяся за отцовской спиной от внушающего и страсть, и трепет ухажера, увидела, как руки непрошеных визитеров тянутся к перевязям с пистолетами.

– Я согласна! – негромко выкрикнула она, невесомой тенью проскользнув мимо отцовских рук в твердые грубые руки своего жениха. – Сбежим же! Прямо сейчас сбежим!

– Я этого так не оставлю! – Старика затрясло от бессилия. – Я самого государя уведомлю! Не далее как через месяц здесь будет целая гвардейская рота!

– Пусть приходят, – спокойно рыкнул в ответ Павел. – Уверяю вас, ни меня, ни дочку вы в жизни больше не увидите. Пусть приходит хоть рота, хоть целый полк. Нас не найдут. А если найдут… – Он отстранился от девицы и чуть наклонился к уху ее отца, распространяя амбре со смесью пороха и псины. – Если найдут – им же хуже.

Целая буря бушевала в груди новоиспеченной невесты, когда Павел увозил ее прочь из города, в лес, в темноту. Новая жизнь смутно представлялась ей вольной, приятной и чрезвычайно увлекательной. Тогда она еще не понимала. Павел никогда не любил добычу. Павел любил только охоту.

Поначалу все шло неплохо. Имение Павла разительно отличалось от отчего дома, но была в нем и своеобразная грубоватая прелесть. К компании лихих людей, допускавших и крепкое словцо, и пьяные драки, привыкнуть было сложнее, но тоже возможно. А вот того, что произошло через месяц, она предвидеть никак не могла.

Шло обычное вечернее застолье. В тот день к ним присоединились несколько новых людей, и в их числе эта мерзкая девка. Она громко говорила, часто хохотала, запрокинув голову, и прикладывалась к кубку с вином. Было что-то первозданно-дикое в ее черных, немного косматых волосах, в пламени ее глаз, сверкавших в свете камина, как черные жемчужины. Конечно же, она не могла не заметить Павла. Конечно же, Павел не мог не заметить ее.

Юная хозяйская женушка не сразу поняла, чего от нее хотят. Неуверенно улыбаясь, она смотрела на мужа, ожидая, что тот вот-вот засмеется и обнимет ее как ни в чем не бывало, но тот с тяжелым нажимом повторил:

– Подлей вина гостье, подай лучший окорок и встань подле – может, еще понадобишься.

Прислуживать за столом какой-то девке? Скверная шутка. Но чтобы не гневить любимого, жена улыбнулась чуть шире.

– Непонятливая она у тебя! – насмешливо бросила девка и присвистнула на потеху толпе.