– Можно тебя на минуточку?
– потребовал Никитин.

– Почему меня?
– неуверенно запротестовал женатый хулиган.
– Что здесь, никого больше нет, что ли?

– Отойдем!
– приказал Никитин, ободренный неуверенностью собеседника.

Женатый хулиган пожал плечами и отделился от группы. Они отошли к железным решетчатым воротам. Это был въезд в родильный дом.

– В чем дело?
– строго спросил Никитин.

– Он к нашей бабе приставал, - объяснил хулиган.

Никитин огляделся по сторонам и увидел неподалеку "бабу". Ей было лет 15 или 16, она стояла с папиросой, зажав ее между пальцами, как фигу.

– Вы старые, - сказала "баба", подвинувшись поближе, однако не слишком близко.
– У вас одни принципы, а у нас другие.

– А ты мой нос видишь?
– спросил Никитин.

– Ничего особенного, длинный и асимметричный.

– А представляешь, какая у меня будет рожа, если вы его сломаете?

Девочка посмотрела на женатого хулигана, хулиган задумался, может, представил себе рожу Никитина со сломанным носом.

– Ладно!
– великодушно согласился хулиган.
– Забирай его и уходи.

Под "его" он имел в виду и нос и Шлепу.

Никитин забрал Шлепу, и они ушли.

– Ну вот, что ты опять ввязался?
– с раздражением спросил Никитин.

Шлепа каждый день преодолевал сопротивление среды и надоел Никитину до отвращения. Он с удовольствием бы плюнул и поменял себе приятеля. Но менять Шлепу - это значило менять и соседа и сослуживца, в сущности, менять все свои привычки.

– Что ты к ним пристал?

– Они не умеют вести себя, - объяснил Шлепа.
– Что ж, я мимо пройду?

– А твое какое дело?

– Ты это серьезно говоришь?
– удивился Шлепа.

Никитин с удовольствием бы плюнул на Шлепу прямо сейчас, но плевать в общественном месте было неудобно, и он сказал:

– Зря я тебя оттуда увел.

– Зря!
– вдохновенно согласился Шлепа.
– Я бы им показал!

Никитин возвращался домой в шесть часов вечера, а жена в два часа ночи.

– Мы репетировали, - говорила она и уходила в ванную "смывать глаза".

Жена была эстрадная актриса, жонглер. Подкидывала на воздух пять колец и четыре мячика, а потом ловила их по очереди.

Большого смысла в этой деятельности Никитин не видел, но в жизнь и деятельность своей жены не вмешивался из уважения к личной свободе. К собственной личной свободе.

Где она репетировала и с кем, Никитин не спрашивал, потому что, если бы заинтересовался, мог узнать нечто такое, что она скрывала. А если узнать то, что скрывала жена, - пришлось бы совершать серию поступков: объясняться, разводиться, искать другую жену, потом рассказывать ей все про себя с самого начала. А под конец выяснится, что новая жена с талантами, их надо будет открывать или зарывать. А Никитину ничего не хотелось ни открывать, ни зарывать. Ему было 32 года, и он привык к своим привычкам.

Сегодня Никитин лег спать рано и уже смотрел какойто интересный сон, когда вернулась жена. Она ничего не сказала, как обычно, даже не разделась, а как была - в пальто и сапогах, с накрашенными глазами - прошла в комнату, села возле Никитина и заплакала.

Потом опустилась на колени, положила свое соленое лицо на лицо Никитина. Эта привычка осталась у них с молодости.

– Ну что?
– спросил он.

– Я уронила мячик, - проговорила жена.

Никитин понимал, что она плачет не из-за мячика, а по другой причине.

– Могу я уронить мячик?
– плакала жена.
– Имею право?

– Не имеешь. Люди платят за то, чтобы ты ловила мячики. А если не умеешь - не выходи на сцену.

– Но у меня девять предметов.

– Хоть сто.

Жена перестала плакать, пошла смывать глаза. Она долго ходила по квартире, тукая пятками, потом долго шуршала одеждой, снимая одно и надевая другое. Наконец легла в постель, обжигая Никитина холодными ногами.

– Боря...
– позвала жена.

– Чего тебе?

– Ты редкий, замечательный человек...

Она была благодарна Никитину за то, что не лез в ее жизнь и ни о чем не спрашивал. За то, что ей было куда вернуться и было кому поплакаться.

Рабочий день начинался в девять часов, а в половине десятого в кабинет к Никитину пришел Шлепа с очередным предложением.

– Вот!
– гордо сказал он и положил на стол эскиз. На эскизе была изображена комната с синими стенами и белыми углами.

– Что это?
– не понял Никитин.

– Цех, в котором будут делать мясорубки.