Свет позволяет тебе разглядеть клиентов рядом с тобой у бара, на танцполе: раздетые, они ждут, высматривают, ласкают себя и друг друга. Они все походят на скелеты: рёбра выпирают, кости таза торчат, многие из них лысые, черепа чрезмерно большие в сравнении с детскими телами - эдакие гигантские зародыши. Они напоминают рисунки пришельцев, фотографии с жертвами концентрационных лагерей. От их вида тебе становится жарко, ты ощущаешь себя педофилом. Или некрофилом. Ты удивляешься, когда это стало сексуальным - выглядеть так, словно ты умираешь с голоду.

Ты не ощущаешь грубого постукивания по плечу - его ритм такой же, как и у музыки, такой же, как и у рыскающих возле тебя пальцев, такой же, как и у твоего сердцебиения, вынужденного синхронизироваться с этим всем. Но ты, в конце концов, всё же замечаешь его, поворачиваешься и обнаруживаешь свою выпивку. Барменша в фуражке, держа одной рукой бокал, а второй лаская проколотый сосок, протягивает тебе твою порцию и оставляет руку перед собой с раскрытой ладонью - так же, как человек у двери и в гардеробе. Они тебе кажутся помирающими с голода нищими, которые готовы взять что-угодно у кого-угодно, но не меньше, чем они требуют. Образ возбуждает своей непристойностью. Ты протягиваешь купюры, которые исчезают быстрее, чем достигают ладони.

Ты хочешь расспросить Диди: об этом месте, о преимуществах худых и прекрасных, которые, насколько тебе известно, умеют жить быстро и умирать молодыми, но музыка не даёт поразглагольствовать. Тебе известно лишь, что заведение называется "Экстаз"– работающий двадцать четыре на семь клуб, который больше, чем клуб, - это стиль жизнь, как заверял тебя Диди. В "Экстаз" часто приходят трансвеститы, транссексуалы, геи, лесбиянки, бисексуалы, гетеросексуальные пары и холостяки, фетишисты, любители жёсткого садо-мазо - все, кому нужен экстаз, согласно Диди.

Кевин - любитель обдолбаться, ты это прекрасно знаешь. Большую часть своей жизни его тянуло к тому, что избавляло его от боли. Ты наблюдала, как твой брат менял сексуальные предпочтения, химические вещества, алкоголь, экстремальные телесные ритуальные практики, различные культы и бесконечные модные диеты, чтобы убрать полноту, к которой он склонен - всё, что угодно, лишь бы вытащить себя из болота телесного царства, которое он ненавидел, и вознестись к царству духовному. А ты на протяжении тридцати лет, что знаешь Кевина, беспомощно смотрела на это, не в силах помочь не то чтобы ему, но и себе. Каждая его авантюра была ответом, бальзамом, который смягчал боль существования в ужасно несправедливом мире. Каждая его авантюра давала ему любовь и принятие, которого он так жаждал. Каждая его авантюра забрасывалась или встраивалась в бесконечную трансформацию Кевина. Ты хорошо понимаешь его, даже слишком хорошо. Свои переживания он выплёскивает, а ты копишь свои - те, которые привели тебя к трём тихим попыткам самоубийства, которые вынуждают тебя спать дольше, чем бодрствовать, которые делают тебя слишком нелюдимой и подавленной, чтобы вступать в контакт или хотя бы проявить симптомы своего отчаяния. И лишь булимия, с которой ты тайно борешься, - свидетельство твоей боли, и в извращённом мире, где ценится минимализм во всём, вплоть до восхваления отказа от пищи, оно остаётся незаметным.

Кевин испробовал всё, а ты следила за ним, как вуайерист, опосредованно переживая его усилия. Получала острые ощущения, не рискуя. Ты поощряла его, быть может, для того, чтобы успокоить своего внутреннего демона, требующего крайностей. Кевин рассказал тебе о своих планах на операцию, о том, как поменяется жизнь, станет терпимее, полнее, если он будет женщиной вместо мужчины, тобой вместо себя, и той ночью с тобой впервые случилось то, что станет повторяющимся кошмаром.

Ты на дне тёмного пустого колодца, смотришь в бездушное зеркало, которое превращается в жидкость. Эта мрачная река проникает в тебя: в нос, рот, уши, анус, вагину, в каждую пору. Маленькие животные с шипастыми телами царапают чувствительную плоть, доводя тебя почти до невыносимого возбуждения. Ты паришь в воздухе, чёрном как ночь, твоё тело трепещет от желаний, которые не позволят тебе освободиться. И только когда чёрный огонь страсти вырывает с твоих губ крик восхитительной мучительной боли, ты просыпаешься в своей холостяцкой постели - вся в поту и слезах и с маслянистыми от соков бёдрами. И никакое возбуждение не избавляет тебя от взрывоопасного чувства неудовлетворённости.

Наконец, когда ты вдоволь нагрезилась и выплакала все слёзы, до тебя дошло, что же всё это время происходило. И теперь, словно религия, от которой вы оба отвернулись, когда она обманула ваши ожидания, ты пришла без ответов, чтобы спасти Кевина от него самого. Но, возможно, в процессе, спасёшься и ты.

Диди слегка подталкивает тебя локтем, и ты следуешь за ним прочь от безопасности бара вдоль внешних углов помещения. Ты идёшь сквозь толпу, руки тянутся, чтобы коснуться тебя, но нащупывают вместо плоти материю. Ты улыбаешься, довольная, что разрушила их ожидания. Но затем одна рука раскрывает твою тайну и червём пробирается под ткань, под блузку, под бюстгальтер, тело плотно прижимается к твоему, двигается нога в ногу за тобой следом, костлявые пальцы щипают тебя за сосок в такт пульсирующему биту, заставляют тебя откинуть голову, раскрыть рот, и снова чёрная река вливается в тебя...

– Ну вот, мы пришли, куда надо, - говорит Диди.

Рука исчезает, оставив после себя жар в соске и холод в теле.

Диди открывает дверь и входит. Ты вступаешь в ледяной храм, по обе стороны от тебя - подсвеченные гроты. Ты идёшь по проходу мимо этих "комнат". В левой - мужчина, подвешенный за запястья и голени. Четыре обнажённых помощника забривают ему голову, удаляют воском волосы с тела, выщипывают брови и волосы вокруг ануса... В правой режут скальпелем голое тело безволосой женщины - достаточно глубоко, чтобы появилась кровь, но недостаточно, чтобы нанести постоянное повреждение. Eё плоть - холст, испещрённый крошечными чёрточками, изо рта вырываются низкие чувственные мольбы о пощаде... Бесполому существу очень-очень коротко обрезают ногти на руках и ногах, опаливают ресницы, срезают омертвевшую кожу со стоп... Ты наклоняешься, чтобы заглянуть за небольшую дверь и видишь, как истекают потом три бледных, щуплых тела, распростёртых на полках из светлого дерева, в то время, как помощник плещет воду на дымящиеся камни... Ещё один грот - женщина, засунув пальцы в рот, одновременно блюёт, мочится, срёт и истекает кровью из вагины...

Все эти миры ты уже видела в том или ином виде, и тебя это не шокирует. Ты всю свою жизнь знала, что избавление тела от всего ведёт к очищению, к одухотворённости. Любая из основных религий подкрепляет важность этого. Культура, в которой ты существуешь, молится о разрушении плоти.

В конце этого коридора боли и унижения - дверь с вогнутой белой стрельчатой аркой над ней. Диди открывает дверь, и ты понимаешь, что где-то по пути сюда он сбросил остатки одежды. Ты поднимаешься по трём ступенькам на этот алтарь обновления.