Поднялся наверх, кивая родителям, которых помнил весьма смутно. Вон та женщина в брючном костюме вроде мама Таси, подружки Веронички нашей.

– Привет, – я сел рядом с женой, убрав элегантную сумочку с логотипом «Chlo'e», которая за мной место застолбила, – прости, опоздал. Поздно выехал с объекта.

– Да ты не пропустил ничего. Только начали, – и пальцем по щеке провела: – Спасибо за цветы.

Я слабо улыбнулся и обратил взгляд вниз. Нике помахал и на каждое движение, поворот, прыжок громко хлопал и пальцы вверх поднимал. Дочка была в восторге и выполняла элементы чисто.

Пока внизу юные гимнастки воду пили, огляделся коротко. В основном мамы пришли, но и папы присутствовали. В основном менеджеры среднего звена, но и парочка топов имеется. Но явно не из моего круга, не знаю никакого. Значит, по бизнесу не пересекались. Ну а бабы обычные, ничего особенного. Я на Катю посмотрел и залюбовался: она реально самая красивая женщина, и папаши со мной согласны, вон, слюни пускают, пока жены за детьми наблюдают.

Шерстяное платье грубой вязки модного нынче пудрового оттенка приятно глазу лежало на высокой груди и ноги бесконечные в кокетливых сапожках открывало весьма провокационно. У Кати были роскошные белокурые волосы: густые, длинные, естественные. Они сейчас заплетены в небрежную косу и лежали на плече, кокетливой волной красивое лицо обрамляли. Я не шутил, восхваляя красоту жены: скульптурно вылепленные скулы, губы пухлые, идеальная кожа и главное украшение – глаза. Бархатно-черные с искринками летней ночи и ресницами пушистыми. Потрясающая. Такая, что дыхание захватывало, а я смотрел и о другой думал. Не жену хотел в объятиях сжать, телом к телу обнаженному прижаться, ворваться яростно в тугое лоно… Блядь. Несет меня, пиздец как несет.

На дочь смотрю, радуюсь успехам. Такая красавица и умница, а внутри гаденькое чувство, заставляющее минуты считать и на часы смотреть. Не опоздать бы в ресторан. Это ведь не свидание, так, деловой ужин. И противно от собственной лжи стало.

– Уже идти нужно? – Катя заметила, что с «Ролексом» своим играю.

– Нет еще, – и за руку взял, пальцы прохладные сжал. Тонкие, длинные, изящные. На них четыре кольца и одно самое главное, то, которое надел, поклявшись в любви и верности. Я крепче стиснул ладонь. Катя повернулась и, нежно улыбнувшись, переплела наши пальцы. Я держался за нее, цеплялся, как утопающий за спасательный круг. Спаси меня, Катя, спаси! Пусть ее образ, вкус, запах, улыбка обворожительницы удержит от соблазна. Напомнит, кто главная женщина в моей жизни. Кто любимая.

А кто? Кто?!

Я хотел остаться прежним, но буквально физически ощущал, как наше время сквозь пальцы утекает. Стылой водой и слезами отчаяния через стиснутые ладони сочится. Меня рвало изнутри, корежило, ломало. Инвалидом делало.

– Кать, мне пора, – и поцеловал в висок. – Скажи Нике, что я люблю ее и она умничка.

– А меня? – тихо спросила. Вероятно, не хотела, чтобы наше сюсюканье услышали, а казалось, что сомневается. Чувствует зыбкость нашего счастья. Катя ведь сразу ощутила, но я не признался, наоборот, убеждал в обратном.

– И тебя, конечно же, – я не врал. Я ведь не врал?

В дверях все-таки обернулся. На нее взглянул. Катя смотрела вниз на юных дарований, не провожала меня взглядом. Красивая, легкая, безмятежная. Обернись, любимая, обернись. Почувствуй мое смятение. Поверь чутью, а не моим словам.

Дожидаться действия своего призыва не стал. Знал ведь, что не отступлю, не смогу остаться. И я ушел. Проиграл в битве добра со злом. Яркий силуэт манил, а вокруг вязкая и мутная темнота…

Катя

– Какая Ника умничка, ни разу не заплакала на растяжке, а Таська, – Марина губы сжала укоризненно и достаточно громко Тасе сквозь зубы крикнула: – Хватит ныть!

Я рассеянно по плечу ее погладила. Знала, что мечтает дочь на Олимпийских играх увидеть. Но Таисия не оправдывала надежд: способная, но терпеть боль не для нее, а большой спорт – это кровь, пот и слезы. Ника, наоборот, все выдержит, но с артистизмом не задалось. И ладно: пока нравится, пусть занимается, а ломать ребенка ради медалей не будем.

– Надо построже с ней, – продолжала гнуть Марина.

– Тренера и без нас спуску им не дают, – возразила я и Нике воздушный поцелуй послала.

– Кать, мы столько бабок в этот клуб вбухали! Виннер мне обязана чемпионку сделать!

Я тактично промолчала, но иногда местные родители меня пугали своим фанатизмом.

– Димка уже козыряет перед родителями, что чемпионка растет. Он все меряется достижениями со страшим братом, – шепотом поделилась, склонившись надо мной, и досадливо рукой махнула. – У кого денег больше, жена краше, дети умнее.

Я украдкой взглянула на Дмитрия Умарова. Признаться, отец Таси мне не нравился. С кавказскими корнями и такими же деспотичными замашками. Марина даже грудь увеличивала, потому что ему нос родне утереть нужно было. Он давно обрусевший, но что-то в нем так и осталось от дикаря, с гор спустившегося. Я старалась быть толерантной и действительно считала, что нет плохих наций, только люди, но Умаров отталкивал. Пару раз я ловила его взгляд на себе, и дрожь пробирала. Меня частенько глазами раздевали, но никогда так откровенно, показывая невербально, что сделать со мной хотят. А ведь наши дочери дружат, и с Мариной у меня дружеские отношения. Ненавижу предателей и изменников! Я, конечно, не говорила подруге (да и нечего предъявить по факту, может, воображение разыгралось), но его требования к жене и дочери иногда шокировали.