Шрифт:
Вадим неспешно подошел ко мне, угрожающе тяжело руки на плечи положил и склонился прямо к лицу:
– Сука ты, Катя.
– Мудак ты, Вадим.
Он рывком вздернул меня и буквально укусил в губы. Я ответила не менее агрессивно. Это не поцелуй – это кровавый бой.
– Пошел вон! – оттолкнула, вытирая его кровь с губ.
– С удовольствием, – холодно ответил Вадим, касаясь пальцем крохотной ранки. – Завтра с утра за Никой приеду, – бросил и ушел.
Я на кровать упала, не веря, что все это с нами происходит. Переболели же вроде. Плохой день и ночь больная…
Глава 24
Вадим
Утром у меня пригорало уже не так сильно, как ночью. Потому что из квартиры выбежал быком бешеным. Секса Катерина Алексеевна хочет! Чтобы оттрахали ее! А я под руку попался! Ебаный вибратор на ножках! Вредная характерная сучка! Мальвина, мать ее! Зараза. Я по рулю ударил в сердцах. Нет, крыло меня также.
Я допускал, что у нее кто-то появится. Много раз в голове прокручивал эту мысль, и даже думал, что смирился, принял это как данность. Катя – свободная женщина и имеет право. Я-то сам не жил праведником ни после развода, ни после ухода из дома. Мудаком и козлом жил, тоску свою еблей заглушал. Фееричный факт, лишавший меня всех козырей разом. Уж не мне претензии предъявлять. Но как представлю свою Мальвину под другим мужиком… Кроет. Пиздец как кроет. Она же моя. Всегда моей была.
Кате девятнадцать было, когда добиваться (домогаться, сражаться, завоевывать) ее начал. Строптивая Мальвина не просто мне досталась, а когда досталась… М-мм, до сих пор помню, как сладко было. Я настолько горел ею! Влюбленный, безумно влюбленный. Когда раздел ее в первый раз, тело юное и прекрасное увидел, отзывчивость ее и нетерпеливость, искреннюю, не отточенную годами бездумного секса. О, это был праздник химии, физики, эмоций! Мы соединили тела, но Катя уже была во мне: в голове, душе, сердце. Неопытная, но от природы чувственная, ведомая женским чутьем, сладкая и терпкая, даже в сексе характерная. Кончаем оба, или не кончает никто. Моя тихая гавань, мой дом, моя семья, в которой всегда немножко шел бой…
И вот ее, Мальвину мою, касаться какой-то левый хрен будет?! Ему все это богатство?! Охуенно, что уж. И ведь будет. Я Катерину Мальвиновну знаю. Если она решила, то не свернет.
Я заехал в подземный паркинг, шумно выдохнул, от ярости избавляясь, и вышел из машины. Мы к моим с Никой поедем. У меня к матери разговор.
Постучал в дверь, и морду сделал самым кирпичным кирпичом. Катя открыла через минуту. Вся такая высокомерно недоступная, с вздернутой тонкой бровью, в мягком бледно-голубом шерстяном платье с открытыми плечами и гетрами в тон, еще и с помпонами. Красивая, глаз не оторвать, но я кремень. Я ей не член, приделанный к мужчине, даже если думает иначе.
– Я за Никой.
– Она собирается.
Катя не впускала меня, а я не просился в дом. Так и стояли. Она вздохнула демонстративно и отошла. Ну, раз просите, Катерина Алексеевна.
– Папа, привет! – Вероника выскочила ко мне в не полностью натянуть джинсах. – Я уже. Почти.
– Не торопись. Мы пока с мамой кофе попьем, – и на Катю тяжело посмотрел.
– Никакого больше кофе, Полонский.
– Кофе напои, пожалуйста, а трахаться не охота сейчас.
Она вспыхнула и рот открыла: если бы дочка отсутствовала, то мне бы уже сказали адрес, куда сходить – ровно на хер. Но поскольку Ника здесь, то можно продолжать подначивать Мальвину.
– Даже если просить будешь, не дам. Я тебе не игрушка для секса.
Катя руки сложила и меня оценивающе осмотрела:
– Лучше вибратор возьму: он молча дело делает, есть не просит и осечек у него не бывает.
– У меня тоже не бывает, – сухо заметил я.
Катя усмехнулась двусмысленно и кофе на стол поставила. Черт, а я ведь кофеинозависимым стал и даже не заметил. Нервная жизнь у меня.
– Сахара или яда?
– Только если ты укусишь за самое сокровенное, коброчка моя.
Она очень остро на меня посмотрела, а потом спокойно спросила:
– Невеста против не будет?
Еб твою мать! Я же Вике замуж выйти предложил! Дебил! Просто дебил! Как меня мама такого родила?! Еще говорила, какой умный мальчик. Я же идиот!
Кофе залпом выпил, горький, крепкий, блядь. Реально без сахара.
– Это ты меня довела: от ярости мозги расплавились.
– Полонский, – она обреченно, с горечью на меня посмотрела, – когда ты уже косяки начнешь признавать? Не ради меня, – уверила бесстрастно, – ради себя самого.
– А ради тебя можно? – спросил тихо.
– Можно, но мне не нужно, – иронично заметила Катя.
Я поднялся. Опоздал. Сильно опоздал. Вроде и на ринге никогда не ссал, и в бизнесе яйца имелись, а возвращать семью, Мальвину свою, испугался. Виноватым всю жизнь быть не хотел. В глубине бархатных глаз всегда укор был бы, а я хотел, чтобы по-старому все, на равных. Чтобы любила меня беззаветно, как раньше. Так никогда больше не будет. Катя меня не любит. И я не мог ее в этом винить.
– Готова? – улыбнулся дочери, собравшей рюкзак и одевшись в обновки, что вместе в ЦУМе покупали.