– Прости, Мальвина. Я такой дурак, – он ко мне потянулся, мучительно громко запах волос носом втянул. – Я домой хочу. К тебе хочу, Кать. Не могу без тебя. Примешь?

– Складно у тебя выходит: погулял год, обстановку сменил, женщину другую попробовал, оценил, насладился.

Вадим поморщился. Да, я ковыряла ножом кровоточившую рану. Общую. Мне тоже больно это слышать.

– Ты спал с ней, целовал, любил… Нравилось?

– Я не…

– Не смей лгать мне, Вадим! Не смей!

– Не буду, – он стиснул челюсти до скрипа. – Кончить получалось.

Я сжала кулаки с такой с силой, что ногти впились в кожу, острой болью по телу расходясь.

– Я никогда не любил Вику. И никогда не полюбил бы. Никакую другую не смогу полюбить, только тебя.

– Ты прекрасно можешь жить и без любви! Год жил и не хворал. А если не прощу, как скоро утешишься, а?

– Ну так прости меня! – взорвался Вадим. – Вот он я, бери! Хочешь с Баяном на коврике спать буду? Хочешь ноги целовать всю жизнь буду? Луну с неба? Что, Катя? Что?! Скажи, что мне сделать?! Скажи!

– Ничего! – крикнула я. – Ты все сделал, наслаждайся!

– Ты ведь никогда не была жестокой…

– Я жестокая? Я? – тихо спросила. – А ты? Или ты думаешь мне не больно тебя видеть было? – мой голос дрожал, но обороты с каждым словом накручивал. – Не больно было знать, что ты с другой спишь, в семью ее ввел, с дочерью нашей познакомил! – меня разом захлестнуло спрятанным и больным, тем, что на сердце в самой глубине лежало, что прятала, никому не показывала. – Видеть тебя в нашем доме и понимать, что моего мужа больше нет! Это не больно, думаешь? Не жестоко?! – я не выдержала и ударила рукой по панели, аж пальцы онемели.

– Катюша… – Вадим попытался обнять меня.

– Не смей! – я и его ударила, потом еще и еще: – Я верила тебе! Ты обещал, что всегда будешь рядом! Просил ничего не бояться! Ты клялся мне!

Вадим за руки меня схватил, когда обессилено оттолкнуть его попыталась, и в татуировку глазами впился.

– Ты и есть роза с шипами. И в этом виноват я…

– Да, ты! Это твоя вина. Ты уничтожил нас! – я вырвала руку. – У меня нет мужа. Больше нет моего Дима. А тебя я не знаю! – нажала на ручку, выпрыгнула из машины и к парадной побежала.

Меня трясло от гнева и ярости. Прорвало плотину, и я наконец произнесла вслух как больно он мне сделал. Я вводила код, а пальцы дрожали, как в припадке, воздух в легких застопорился. Приступ сдавил горло. Захотелось плакать от своей никчемной слабости. Вадим снова ворвался в мою жизнь, и я больше ничего не решаю! Мне нужно…

Дышать стало невозможно, только хрипы на всю одинокую парадную. Нет, я их победила и слезы невыносимые тоже! Нужно только контроль восстановить. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Стену кирпичную на место поставить. Вадима Полонского как мужчины для меня не существует. Не существует!

Вадим

– Черт! – я в сердцах ударил по рулю и не выдержал: дверь водительскую распахнул и за ней бросился. Обещал себе не загонять Катю в угол, не преследовать, но как оставить ее?! Израненную, истерзанную, с сердцем развороченным и душой вывернутой. И все это я. Я! Тот кто любить и оберегать обещал!

Я полюбил и взял в жены прекрасную и чистую девушку, с неиспорченным взглядом на жизнь и твердыми принципами настоящего человека. Катя делилась со мной своим светом. Мой помутнел изрядно. В ней искра яркая была, а моя бледной стала, замыленной и затасканной. Мне ведь двадцать пять было – всего ничего! – а уже прожженный чувством собственной важности, цинизмом пропитанный и эгоизмом отравленный. Мораль вся в дырах, чтобы удобней было под нее поступки подгонять.

Катя делала меня лучше и любила. Даже такого любила. Я тянулся к ней, как корабль в шторм к живительному свету маяка. А она ко мне вопреки всему: в сером тумане моей души к сердцу дорогу нашла и человека во мне отыскала.

Я ведь весь мир подарить ей хотел. Чтобы самой счастливой была. Каждый день с улыбкой просыпалась. А вышло, что сам ядами порочных желаний отравился и ее зацепил. Свою душу выжег и ее прихватил. Муж и жена страдают вместе, даже когда виновен один.

Всегда такая сильная – вот кто настоящий стойкий духом боец; нежная, как лепесток розы; характерная, как стебель с шипами; страстная, как дурманящая сердцевина благородного бутона. И теперь в ней столько боли, ярости, обиды и злости. Я ведь хотел, чтобы Катя злилась, чтобы не запирала в себе чувства. Чтобы малодушно разделить вину, крикнув: ты тоже сорвалась! Все могут ошибаться в гневе! Я этого добился. Вывел на эмоции. И стало тошно от самого себя.

Жуткое чувство стыда душило: я ведь искал лазейки и оправдания для себя. Но это моя ноша, боль и вина. Я не имел права делить ее. Теперь страдает самый родной и близкий человек. Самый дорогой. Если бы не встретил Мальвину, не стал бы счастливым мужем и отцом. Не узнал бы, что дом может быть самым настоящим раем, где всегда лето и тебя ждут. Что любить могут ни за что-то, а потому что ты просто есть. Не важно сколько денег, связей и как близко вершина успеха, когда рядом самая редкая и уникальная драгоценность. С ней я был богатым. А теперь, имея все и даже больше, был бедняком. Пустым и фальшивым. Ненастоящим человеком.