Голубев взглянул на свои ручные часы.

— А на машине знаешь, как туда проехать?

— Знаю, но мне неудобно Вас напрягать! Алексей Витальевич, остановите, а?

— Ладно, Мария, не передергивай! Поехали, на машине тут совсем недалеко получится.

— Спасибо, Алексей Витальевич!

— А что с мамой?

— Что-то нехорошее с сердцем. Она не говорит.

— И давно?

— Похоже, да!

— Ну, ты Маш, даешь! Надо выяснить и сказать мне. Я обращусь к знакомым, может, постараюсь как-то помочь!

— Спасибо, Алексей Витальевич, огромное! Я выясню.

Они действительно быстро доехали до метро, минут за пятнадцать, а потом Маша принялась указывать путь к заранее облюбованному ей месту.

— К этому дому лучше подъехать со двора, чтобы потом лишний раз не доезжать по трассе до разворота. — Подсказала она Алексею Витальевичу. — Я как-то приезжала туда со своим другом на машине, потому и знаю!

— Давай, давай, Маш, руководи! — согласился Голубев и свернул в переулок, по ее указке.

Этот двор был глухим, затененным высокими тополями, которые здесь почему-то никто не спиливал. Три года назад Маша часто ходила через этот дворик с молодым человеком Димой Клинком к нему домой, где он жил вдвоем с глухой бабушкой Зиной в двухкомнатной квартире. Они с Димой встречались около полугода, а потом как-то само по себе, без особых причин, у них все прекратилось.

Они въехали во двор, и Маша попросила Голубева подождать ее там минут десять.

— Я быстро, Алексей Витальевич, одна нога здесь, другая там.

Майя Семеновна живет в этом доме на пятом этаже.

И она вышла из машины. Пройдя несколько метров по направлению к дому, и исчезнув из поля зрения Голубева, Маша свернула в сторону, и, пробравшись между плотно стоящими друг к другу деревьями, осторожно пролезла под ржавыми сваями и торчащими повсюду кусками арматуры вглубь небольшого пустыря, также увенчанного зелеными тополями. Здесь за деревьями находилась свалка металла. Место это было безлюдным, и Маша накануне припрятала в груде металлической проволоки пакет с оружием. Она осторожно, чтобы не оцарапаться, приподняла проволоку и вытащила оттуда свой страшный сверток. Раскрутив пакет, она взяла его за ручки, и, вздохнув полной грудью для успокоения и решительности, направилась к джипу, опасливо при этом озираясь по сторонам и моля бога, чтобы ее никто не заметил.

Алексей Витальевич слушал музыку. Его любимый Гарри Мур исполнял щемящий сердце блюз, когда Маша подошла к машине. Она открыла дверцу, и быстро забравшись на заднее сидение, достала из пакета пистолет.

— Ну, что, взяла? — спросил ее Алексей Витальевич, и это были его последние слова.

— Взяла, — ответила Маша, и прежде чем он повернул замок зажигания, просунула руку между сидениями, упершись дулом в тело Серафиминого отца, после чего решительно нажала на курок. Гулко прозвучавший выстрел, заглушаемый музыкой, от которого тело Алексея Витальевича неестественно дернулось, напугал Машу, заставив ее подумать о последствиях. — А вдруг я его не убила, а только ранила? — и она, приподнявшись с сидения, выстрелила еще раз, стоя сбоку, прямо ему в грудь.

После этого она хладнокровно одела перчатку, лежащую тут же, в пакете, и, наклонившись вперед, выключила магнитолу. Она приготовила перчатку так, на всякий случай, и сейчас даже сама удивилась, что она ей пригодилась именно для этого. В следующий момент, уже смертельно побледневшая Маша, трясущейся рукой направила дуло пистолета в голову медленно склоняющегося на бок Алексея Витальевича и выстрелила в третий раз. Кровь брызнула ей на грудь, испачкав дорогой джинсовый комбинезон, и она закатала его вместе с лямками до пояса, после чего быстро положила пистолет в пакет, а затем сняла перчатку и бросила ее туда же. Плотно обернув пакет вокруг пистолета, она, трясущейся рукой, достала из сумочки второй, более объемный, сложенный вчетверо и положила в него сверток, а потом открыла дверь.

Она еще не успела выйти из машины, а к горлу уже подкатила тошнота. Маша, сдерживая ее изо всех сил, быстрым шагом направилась по тропинке прочь от места преступления. Тошнота давила нестерпимо, и увидев лавочку, стоящую у первого подъезда девятиэтажного дома, Маша решила минуту передохнуть, ибо ноги ее были ватными, и она, как ни старалась, не могла владеть ими в полной мере. И в этот момент, не смотря на все усилия, ее стошнило. После этого она, обессиленная, еле добрела до лавочки и опустилась на нее, чтобы перевести дух. А потом к ней подошла какая-то старушка и участливо о чем-то спросила. Маша попыталась ответить ей что-то вразумительное, хоть перед глазами у нее в этот момент все расплывалось и кружилась голова.

Она не помнила отчетливо, как добралась до дома, открыла дверь своим ключом и вошла в квартиру. Арчик, встретивший ее как всегда бурно и приветливо, видя явное нерасположение к нему хозяйки, удивленно уставился на нее своими невинными глазами, а потом деликатно удалился в комнату, из которой ее окликнула совершенно здоровая мама.

— Маш, ты чего так поздно сегодня?

— Немцев провожали, — устало ответила Маша. — Был фуршет! — и принялась разуваться.

— Мам, я в ванную. Ужинать, естественно, не буду, на фуршете пирожных объелась. — Громко сообщила она Галине Дмитриевне, смотрящей телевизор.