Убить Кара… Эриан не заметил, как сжал кулаки. Кар достоин смерти, но до чего же больно!

– Вы страдаете, ваше величество, – негромко заметил жрец. – Не лучше ли приказать воинам доставить его мертвым? Кровь так или иначе смоет грех…

– Нет… нет. Я слаб, но не настолько. И вы правы насчет закона. Карий – брат-принц Империи, пока жив, этот титул неотчуждаем. Покуда я не обзаведусь сыном, он мой наследник. Его казнят на главной площади, с почестями, как наследного принца. Так велит закон. А законом… Законом держится Империя. Теперь я это понимаю.

– Да будет так, ваше величество. А сейчас вам надо пройти в тронный зал и говорить с людьми. До коронации вы будете сидеть на месте наследника, но это лишь формальность. В глазах народа и в глазах бога вы – император истинных людей.

– Да. Я приду.

– Тогда я покину ваше величество. Встретимся в тронном зале.

Уже выходя, жрец на миг остановился.

– Ваше величество, – сказал он. – Дама Истрия закрылась в своих комнатах. Если прикажете…

– Нет! – почти всхлипнул Эриан. – Оставьте ее в покое!

– Да, ваше величество.

Первый день правления императора Эриана растянулся, казалось, на год. Вереница посетителей не кончалась. Краткий перерыв для еды, короткий, меньше часа, сон, лишь обостривший усталость, и опять аудиенции. Эриан принимал вассальные клятвы и соболезнования. Подтверждал обещания и привилегии, данные отцом. Выслушивал сообщения и просьбы. И весь день Верховный жрец был рядом, за спинкой кресла наследника, подле пустого трона. Его тихие, всегда уместные подсказки – этому надо польстить, того припугнуть, здесь проявить скорбь и понимание, этому доверять нельзя, тот будет верен до смерти, – оказались бесценной помощью. К вечеру изможденный Эриан уже почти не вникал в слова посетителей, положившись на советы жреца.

Именно жрец подсказал расторгнуть перемирие с еретиками. Делегация, приглашенная императором Атуаном на праздник, получила охранную грамоту при условии, что покинет пределы Империи в течение месяца, а герцог Сориан – приказ подготовиться к приходу императорских войск.

Мысль о войне слегка взбодрила Эриана, он даже улыбнулся герцогу.

А вечером, когда последний посетитель оставил тронный зал, туда вошла дама Истрия. Вошла и опустилась на колени, склонив голову. Эриан в волнении сжал подлокотники кресла.

– Ваше величество, – негромко начал жрец.

– Выйдите все, – приказал Эриан.

Придворные один за другим покинули зал. Стража, повинуясь жесту императора, тоже.

– И вы, ваша святость.

Поколебавшись, жрец подчинился.

Истрия стояла на коленях, не поднимая головы. Эриан ждал ее слов, но молочная мать молчала.

– Встаньте, дама Истрия, – не выдержал он.

Она поднялась, и Эриан первым отвел взгляд.

– Что вам угодно?

– Правосудия, ваше величество.

– Правосудия? Что же, убийцу моего отца ждет правосудие. Вы можете не беспокоиться, дама Истрия.

– Вот как ты заговорил, Эриан? Помнится, ты называл меня матерью!

– Это было прежде, чем отец пал от руки вашего сына.

– Карий не убивал его!

– Вы напрасно тратите силы, – устало произнес Эриан. – У меня довольно доказательств.

– Кто дал тебе их? – воскликнула она. – Жрец, который всегда был ему врагом? Продажная сучка Лаита?

Эриан пораженно поднял глаза.

– Вы забываетесь!

– Нет, Эриан! Я поклялась моему сыну, что ты узнаешь правду, и вот что я скажу, ваше величество: если ты поверил этой сучке, то меня, женщину, вскормившую тебя грудью, ты выслушаешь! А потом, потом, если хочешь, казни меня вместе с моим сыном!

Взгляд императора встретился с ее гневным взглядом. Молчание длилось целую вечность, и только поняв, что его щеки намокли от слез, Эриан вскочил. Подбежал к ней, взял ее за руки. Прижал ее ладони к своему пылающему лицу.

– Прости меня, – попросил он хрипло. – Я сам для себя как незнакомец. Отец… Все как дурной сон. Не могу поверить, что его нет.

– Я тоже, – прошептала Истрия. – Не могу…

Эриан отвел ее к креслу наследника, усадил. Опустился на пол у ее ног. Слезы рвались наружу, и Эриан позволил им течь, уткнувшись в колени кормилицы, чувствуя на волосах ее ласковую руку.

– Мой Эриан, – прошептала Истрия. – Мой бедный мальчик…

– Я целый день слышу сочувственные речи, – сказал он, не поднимая головы. – Но, кроме тебя, никто его не оплакивает!